a519320070554f13d17632a2d6377c88

С тех пор его не оставляла идея изучения природы межгрупповой вражды. Так что, одиннадцатилетние мальчишки, прибывающие в его "летний лагерь", конечно, не вполне понимали, что их ждёт. Все сотрудники лагеря — вожатые, служащие, медицин­ский персонал — были членами исследовательской команды Музафера Шерифа.

Сначала ребят объединили в одну большую группу — они вместе ставили палатки, играли в игры, завязывали дружеские отношения. Это был этап тестирования. Через неделю группу разделили на два отряда — «Орлы» и «Гремучие змеи» (причём тех, кто подружился, разделили по разным).

Дальше между отрядами стали проводить разного рода соревнования — от спортивных до творче­ских (перетягивание каната, бейсбол, поиск клада и т. д.), где мог быть только один победитель.

Результат не заставил себя ждать — мирный лагерь превратился в район самых настоящих «боевых действий». Дружеские чувства улетучились мгно­венно. Соперники получали обидные клички — «завиралы», «вонючки» и т. д.

После поражения в одном из соревнований «Орлы» сожгли флаг, забытый «Гремучими змеями», а «Гремучие змеи» уже на следующее утро захва­тили флаг «Орлов». С этого момента потасовки стали в лагере самым обычным явлением.

Дети изготовляли угрожающие плакаты, осущест­вляли ночные набеги на своих противников, используя в качестве боеприпасов неспелые яблоки.

Перед столовой они устраивали настоящую бойню, и когда одной из сторон приходилось отступать, побеждённые сопровождали врага криками — «Пусть пройдут сначала леди!»

За столами продолжался всё тот же ужас с кида­нием едой и бесконечными оскорблениями.

Музафер Шериф специально отбирал в свой «лагерь» ребят, у которых не было никаких куль­турных или социальных отличий, все они были из благополучных протестантских семей, принад­лежали к «приличным» слоям общества.

То есть одно лишь разделение добропорядочных подростков на две группы и конкуренция за вирту­альный, но ограниченный ресурс способны превра­тить их, по словам самого Шерифа, «в сборище злой и разнузданной шпаны».

Может быть, наибольшая глупость подоб­ного рода — бесконечные потасовки в среде футбольных болельщиков. Одним взбрело в голову, что они в стане команды «А», другим — что они в стане команды «Б».

Дальше они являются на стадион, беснуются там, поднимают уровень своей внутривидовой агрессии (из-за общей скученности и ажио­тажа) до максимальных пределов. И что дальше?

Надо на кого-то эту агрессию скинуть, пере­ориентировать.

Лучше всего, конечно, на представителей вражеского стана. Но если нет такой возмож­ности из-за полицейского кордона, то покру­тим стулья, поломаем ограждения, разнесём ларёк по соседству и вагон метро до кучи.

И вот оно, опьяняющее чувство эндорфино- вого — то есть нейрофизиологического — восторга!

Механизм понятен — накопили внутривидо­вую агрессию, потом скинули её и довольны. Интересно в данном случае другое: как может быть, что наш мозг соглашается поменять живых людей (а мозг других животных — других животных) на предметы — камушки, палочки, стулья, ограждения, ларёк и т. д.?

Странная подмена, не равноценная — не нахо­дите? Но ничего странного в этом нет, и нам только кажется, что наш мозг запутался. На самом деле всё куда проще!

Да, у каждого из нас есть чувство, что «дру­гие люди» в нашей голове — это люди. Но ре­альных людей, к счастью, в нашу голову не за­сунешь. И я не зря уже много раз делал ого­ворку — «образы других людей», «интеллек­туальные объекты».

Да, в нашей голове находятся не люди как таковые, а просто специфические нейрофи­зиологические комплексы (как программы для открытия файлов на компьютере), которые и позволяют нам думать о других людях.

Если продолжить компьютерную аналогию, то ваша дефолт-система мозга как бы хранит в себе набор программ — их-то как раз двести штук. А люди, с которыми вы имеете дело в реальной жизни, — это как бы файлы, кото­рые этими программами открываются.

Сама же такая «программа» — это нейрофи­зиологический комплекс, определённая взаи­мосвязь нервных клеток. Когда вам нужно составить представление о другом человеке из реальной жизни, вы принимаете решение, какой «программой» его открыть.

У каждой подобной программы есть своя спец­ифика и свой уровень сложности. По мере нашего взросления мы учим свой мозг собирать образы других людей. Мы как бы «программируем» свою дефолт-систему, чтобы в ней были разные способы думать о других людях.

Это происходит не сразу. Лишь с годами мы узнаём, допустим, что у людей есть их собственные мотивы, что они не всегда гово­рят то, что думают, что им бывает больно, что с другими людьми они взаимодействуют как-то иначе, а не так, как с нами, и т. д.