Абанер

— Хулиганить не дам, слышишь? Мировую революцию делать собрался! Горлом, что ли?

Чуплай, наверно, больше почувствовал силу рук Бородина, чем силу его слов.

— Нечего меня принимать, если провалил!.. Не имеете права!..

Евграф Васильевич помолчал, подал парню воды.

— Ошибся, что принял, верно. Бузотеры революции не нужны… Впрочем, отменять приказ не буду. Уговаривать тоже. Надумаешь учиться, завтра скажешь. Иди.

Чуплай глянул исподлобья и вышел. А на другой день спозаранку сидел на крыльце школы. Увидев Бородина, приподнялся и виновато проговорил:

— Надумал… учиться. За вчерашнее сердиться не будете?

— Ладно, вчерашнего разговора не было, — ответил Бородин.

От пристального взгляда Евграфа Васильевича не укрылось, с каким старанием Чуплай взялся за учебу. После уроков во второй ступени новый ученик приходил в маленький домик на краю городка, где размещалась первая ступень. Отпустив малышей, учительница занималась с Чуплаем часа полтора-два.

— Подает фронтовик надежду? — спрашивал жену Бородин.

— Пока мало, но хватка у него мертвая. Задаю десять примеров, просит — двадцать, задаю двадцать, просит — тридцать. Трудно ему. Даже арифметические действия нетвердо знает.

В первом полугодии Чуплая не аттестовали, во втором у него появились удовлетворительные отметки — «удочки», а к концу года остались всего два несданных зачета.

Наталья Францевна как-то сказала:

— Я была неправа. Чуплай товарищей догонит. Настойчивый, упрямый, но уж чересчур резкий. Недаром его ребята бешеным зовут. Вчера я опоздала на урок, опыт не получается, так он мне: «Не имеете права опаздывать». — «Конечно, говорю, не имею, но перед вами не отчитываюсь». — «А мы вас на ячейке разберем». — «Что же, говорю, разбирайте». Вы, Евграф Васильевич, во всем на ячейку опираетесь. Это дело ваше, я беспартийная. Только имейте в виду, когда-нибудь эта комсомолия и вас к ответу потянет. Такие, как Чуплай, не постесняются.

— Придется — отвечу, — усмехнулся Бородин.

Однажды Чуплай снова появился в канцелярии, долго ожидал, когда уйдут ребята и преподаватели, и заговорил с глазу на глаз с Бородиным.

— Хотел вас спросить по одному делу, как комсомолец коммуниста.

— Спрашивай.

Лицо Бородина было непроницаемым, но под этой непроницаемостью таилось другое: «Ну, вот пришел по-человечески, не размахивает руками, не кричит. С чем он сегодня?»

Парень придвинулся, переставил костыли.

— Зачем монашку приняли?

— Какую монашку? Фиму Смоленцеву? Она не монашка.

— Все равно, была монашкой. Мысли у нее контрреволюционные.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, разговаривал. В бога веришь? «Раньше, говорит, верила, а теперь сама не знаю, то ли верю, то ли нет». Так зачем ее учить? Монастырскую заразу распространять?..

— Еще какие мысли?

— Больше никаких.

— Значит, если Смоленцева верит в бога, у нее контрреволюционные мысли?

— Конечно.

— А знаешь, что Фима батрачка? У нее вся жизнь искалечена. Революция ее вырвала из монастыря. А ты — зачем учить?

— Если батрачка, нечего за бога держаться, контру разводить.

— Ух, скорый какой! А ты сразу дроби понял?

— А дроби здесь при чем?

— Так, может, ей труднее от бога отказаться, чем тебе дроби понять. А если бы мы с Чуплаем так поступили? Не понимает дроби — долой.

— И со мной нечего было нянчиться!..

— Надо было! — повысил голос Бородин. — Надо учить тебя, Аксенка, Смоленцеву. То ли верит в бога, то ли нет, а надо, чтобы совсем не верила. Еще хорошо, честно сказала.

— Ну, выучим ее, а толк революции какой?

— Да пойми ты, дурная голова, гражданская война кончилась. Воюем за сознание людей. А это труднее, чем разбить Колчака и Юденича. Нельзя рубить сплеча. Надо убеждать, воспитывать. И в этом сейчас — главная задача ячейки.

— Задача ячейки — воспитывать Фиму?

— Да.

Бородин с Чуплаем проговорили весь вечер и часть ночи, пока к окошкам не подкрался рассвет. Чуплай, если хочет, может поставить вопрос о Фиме на ячейке, но он, Бородин, будет опровергать его незрелые взгляды. Не лучше ли усилить антирелигиозную работу? Не сможет ли Чуплай подготовить небольшой доклад?

Весной переизбирали секретаря ячейки. Неожиданно для комсомольцев Бородин порекомендовал избрать Чуплая.

К Бородину сходились все нити в Абанере, ему приходилось распутывать, развязывать, разрубать узлы, решать судьбы учеников и учителей.

Настало время, сын его учителя Сергей Зорин пришел учиться в Абанер. Евграф Васильевич был рад принять сына своего учителя, но он не выделял Зорина, был к нему так же требователен и строг, как и к другим. Бородин долго приглядывался к подростку. Если бы учитель вел дневник, записи о Сереже выглядели бы так:

«Желторотый целится во вторую группу! А силенки хватит? Хватило. Молодец!

Работает и учится хорошо. И еще чего-то ищет. Надо его в комсомол поскорее и побольше заданий.

Написал в сочинении — хочет быть учителем. Хорошее желание.

Приезжал Илья Порфирьевич, беспокоится о сыне. Не вижу, из-за чего тревожиться. Я на месте Сергея, наверно бы, тоже Новоселова стукнул.

Сергей в последнее время сдружился с Чуплаем. Кажется, это будет полезно обоим».