Абанер

Валька не ошибся, Клава домовничала одна. Низкая комната с белыми занавесками и елочками на окнах была уютной. За ситцевой ширмой в клеточку стояли кровати Евдокии Романовны и Клавы, в углу у порога — кровать квартиранта.

— «Вечера на хуторе» у тебя? — приступил от дверей Валька.

— Чего загорелось? — спросила она, улыбаясь, и подала книгу. — Проходите, ребята!..

Сережа с Валькой сразу нашли картинку: мазанки в снегу, пирамидальные тополя, звездное небо.

— Для звезд дырочки на полотне прорежем, — прикидывал Валька. — А может, маленькие лампочки приспособить?

Клава вышивала кофточку. Старательные руки только на минуту оторвались от работы, когда вошли мальчики, и опять принялись низать нитки. Она вышивала и рассказывала. Это Элине Горошек костюм. Элина будет Оксану играть. У нее голос хороший, и сама она красивая, лучше Оксаны не найти.

«Принцесса вышивать не умеет, Клаву эксплуатирует», — догадался Сережа.

— А я выпросила роль попроще, в хороводе девушек, — по-детски улыбнулась Клава. — Я на первую роль не гожусь.

Сереже тоже казалось, Клава не может играть первую роль. Не очень красивая, в веснушках. А какой дурак выдумал, что Горошек — красавица!..

— Вы почему вчера на репетиции не были? Василь Гаврилыч вас разыскивал. Он Вакулу играет, Клавдия Ивановна — Солоху, а Мирон — черта. Вот басовитый черт! Как вскочит Василь Гаврилычу на шею!.. Смеху было!

Когда Сережа с Валькой собрались уходить, на пороге показалась Евдокия Романовна.

— У нас гости! — засмеялась она. — Куда торопитесь? Всех дел все равно не переделаете, Евграф Васильевич еще придумает. Ну, в другой раз приходите, милости просим.

И совсем неожиданно ребята встретились в коридоре с Назаром Назаровичем. Не в пример поварихе он отнесся к мальчикам подозрительно и принялся расспрашивать, к кому и по какому делу приходили.

— Вас, Зорин, кажется, и суд ничему не научил. Ходите, куда надо — не надо, а потом сплетни, мордобой. Запрещаю ходить сюда!..

Сережа с Валькой, понурившись, спустились с лестницы, а на крыльце услышали, как Назар Назарович еще кому-то делает «разнос».

На улице Валька опять заговорил о письме. Он перепишет его почище, конверт из хорошей бумаги склеит и отправит заказным. Валькины глаза опять заблестели, раздулись ноздри, и он словно стал выше ростом.

Разговаривая, подростки подошли к общежитию. На столбе был приклеен какой-то желтый лист, возле столба толпились ребята. Сережа с Валькой протиснулись к листу.

— Ленин болен!..

— Бюллетень о здоровье Ленина! — услышал Сережа и задохнулся. Будто тиски сжали ему грудь и что-то холодное коснулось сердца.

«Ленин болен»… «Жизнь Ленина в опасности»… Зловещие слова проникали в каждый дом. Реже мелькали улыбки, приглушеннее звучал смех. Даже неугомонная Рая не придиралась к мальчикам, в последние дни ее стало совсем не слышно.

Бюллетени о здоровье Ленина приходили по почте. Каждый вечер к низкому дому под железной крышей собирались ребята и девушки и прислушивались, не зазвенит ли разбитый колокольчик, а увидев знакомый возок и старика почтальона в рыжем полушубке, со всех ног бросались навстречу.

— Как там, Нил Стратоныч?

— Как здоровье его?

— Говори скорее!..

Старик понимал, о ком спрашивают, и отвечал сдержанно:

— Да покуда будто ничего.

Потом с неделю бюллетеней не было, ребята хотели послать телеграмму в Москву, но Клавдия Ивановна сказала — не надо.

— Не мы одни беспокоимся. А если все станут телеграммы посылать?

Потом Нил Стратоныч привез еще одну телеграмму. Здоровье Ленина улучшилось, бюллетени печататься не будут. Напрасно ребята от строчки до строчки перечитывали газеты. В них тоже не говорилось о болезни Ильича.

Постепенно тревога рассеялась, жизнь пошла своим чередом. Только Валька угрюмо бродил по городку, не зная, можно ли посылать Ленину письмо. Сережа тоже не знал.

— Погоди, Валя.

— Смотри, Серьга, чем не луна? — приподнял Валька лампу, обтянутую голубой бумагой. — Мы ее за крючок повесим на небо, а когда черт украдет, шнур будет разматываться.

Мальчики протащили «луну» по сцене, приспособление действовало исправно. Потом щелкнули выключателем — над хатами вспыхнула «Большая медведица».

— Народу видимо-невидимо! — ахнул Валька, заглянув в щелку занавеса. — Даже за двадцать верст приехали.

Под Новый год «Черевички» поставить не успели, потом откладывали еще раз из-за костюмов. Но теперь все было готово, неделю на школьном крыльце висела большая афиша, а с утра стали съезжаться гости.

За кулисами, шурша лентами, пробегали девчата, подбоченившись и заломив шапки набекрень, важно прохаживались парубки. Из химического кабинета, превращенного в артистическую, выглянул черт и просил ради Христа булавку — пристегнуть рога.

— Черту нельзя ради Христа! — засмеялись девушки.

Прибежал Василь Гаврилыч с подрисованными усиками и закричал:

— Черт знает что! Через пять минут начало, а они платья разглядывают! По местам!..

Из зала неслись нетерпеливые хлопки, а у Чуба, как нарочно, потерялся кушак, Оксана рассыпала бусы. Наконец трижды мигнул свет, раздвинулся занавес.

Оксана прихорашивалась перед зеркалом, любуясь собой.