Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла

«Прелестная дева Кристабель, судя по всему, гуляла всю ночь». Между тем в поэме нет ни прямого, ни косвенного указания на это. Напротив, Кристабель только что вышла из замка и пошла в лес <...> Леди Джеральдина опускается на землю «должно быть, от боли», но, кажется, скорее от лени. Опять искажение смысла: Джеральдина — ведьма, которая хочет зла Кристабели, это само по себе вполне очевидно; она не может перейти порог замка, а позднее проникнуть в покои Кристабели без содействия последней <...>. Именно поэтому Джеральдина в обоих случаях опускается на землю якобы от усталости (поэт говорит «быть может, от усталости», как всякий, кто видит происходящее, но может лишь догадываться о причине), а Кристабель верит ей и переносит ее через порог. После этого Джеральдина идет сама как ни в чем не бывало, из чего следует, что предположение «быть может, от усталости» было необоснованным. Сверхъестественная сила Джеральдины, то зло, которое она таит против Кристабели, всегда передается косвенно, а не прямо — будто это не так, весь смысл поэмы был бы утерян... «У меня для этого силы нет..? Подразумевается волшебный сон, в который погружается все живое, в том числе и собака, в присутствии злого духа. Вряд ли критик мог быть настолько глуп, чтобы не заметить этого, — поразительно другое: насколько притупляется даже самая заурядная наблюдательность, если все внимание направлено на то, чтобы опорочить и исказить литературное произведение, а не вникнуть в его суть <...>».

Леди Джеральдина, это вино
Вас подкрепит — выпейте скорей,
Из диких целебных трав оно
Было приготовлено матерью моей.

Разве что самый наивный, простодушный писака, который готов продать любую книгу, им рецензируемую, за стакан бренди, может воспринимать эти строки исключительно как предложение подкрепиться каплей спиртного!

«Как дева с дальних берегов» — из чего мы можем заключить, что все женщины, живущие вдалеке от нас, вне зависимости от того, где именно, обладают исключительной красотой.

Истинный смысл этих строк совершенно очевиден: она была необычайно красива и к тому же казалась чужестранкой. Совпадение было бы излишним и извратило бы смысл отрывка, что, впрочем, все равно не избавило бы автора от насмешки предубежденного критика, ибо остроумие критика — это остроумие весьма дешевого свойства, которое может отыскать обильную пищу для насмешки в сочинениях самых совершенных, что видно хотя бы из нижеследующего отрывка:

«...весьма неясный пассаж, который, насколько мы можем судить, получился из-за соединенных наугад слов, — в противном случае совершенно невозможно представить, чтобы в этом отрывке был заложен хоть какой-то смысл».

Здесь мы сталкиваемся с третьей избитой шуткой, состоящей в том, что авторский текст невразумителен; однако с нашего критика, что называется, и взятки гладки, ибо отрывок не только не неясен, он кристально ясен всякому, кроме разве что рецензента. Вот что он думает по этому поводу. Предоставим ему слово:

«Понять, что следует далее, оказывается выше нашего разумения». Опять избитая третья шутка... «Барон впадает в бешенство, как будто узнал, что соблазнили его дочь: только этим, по крайней мере, можно объяснить его состояние, хотя ничего такого из текста прямо не следует; героиня, напротив, до самого конца является воплощением непорочности и чистоты. И тем не менее:

Его злобе, казалось, предела нет,
Вздрагивали щеки, был диким взор:
От родного ребенка — такой позор!
Гостеприимства долг святой
К той, чей отец его давний друг,
В порыве ревности пустой
Так малодушно нарушить вдруг».

Вне всякого сомнения, только идиот мог ухитриться неправильно понять смысл этих строк, и все же я склонен поймать нашего критика на слове, поверив, что это и впрямь оказалось выше его понимания. Смысл приведенного отрывка между тем предельно прост. Кристабель приводит леди Джеральдину и рассказывает отцу все, что ей известно, препоручая гостью, таким образом, гостеприимству барона, однако вскоре после этого без всякой видимой причины Кристабель требует, чтобы отец избавился от Джеральдины. Барон приходит в неистовство — его дом будет опозорен, если он откажет в гостеприимстве (святом долге всякого в те времена); нарушение его дочерью закона гостеприимства обесчестит его старость. Он склонен объяснить поступок Кристабели ревностью к тому поистине отеческому радушию, с каким он принимает дочь своего друга; если же именно ревностью продиктовано поведение Кристабели, то это чувство намного превосходит ревность влюбленной женщины, а стало быть <...>.