Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла

Раз абиссинка с лютнею
Предстала мне во сне:
Она о сказочной горе,
О баснословной Аборе,
Слух чаруя, пела мне.
Когда бы воскресил я
Напев ее чужой,
Такой восторг бы ощутил я,
Что этой музыкой одной
Я воздвиг бы тот чертог
И ледяных пещер красу!
Их каждый бы увидеть мог
И рек бы: «Грозный он пророк!
Как строгий взор его глубок!
Его я кругом обнесу!
Глаза смежите в страхе: он
Был млеком рая напоен.
Вкушал медвяную росу»[616]

.

Весьма вероятно, что мистер Колридж, будучи джентльменом весьма впечатлительным, ввел сам себя в заблуждение относительно создания «Кубла Хана»; и поскольку история о том, что это стихотворение создано им во сне[617], будет непременно восприниматься всеми, кому известна его манера обращения с фактами, с определенной долей скепсиса, как психологический курьез, это произведение ничего собой не представляет; все его значение сводится исключительно к поэтическим достоинствам, и ни к чему более. Однако уже из утверждения автора о том, что оно было создано им во сне, самым естественным образом следовало, что критики не преминут воспользоваться третьей общепринятой шуткой, согласно которой произведение провозглашается наркотиком, обладает соответствующим запахом и прочее, и прочее. И действительно, в каждой рецензии на «Кристабель», которая мне попадалась на глаза, эта изысканная шутка обрушивалась и на голову «Кубла Хана». Стихотворение единодушно провозглашалось невразумительным, особенно та его часть, которая начинается со строки «Раз абиссинка с лютнею» и так далее. Поскольку оно невелико, а тон критических отзывов о нем являет собой блестящий образец вкуса и проницательности, позволю себе привести его полностью, нумеруя каждое предложение, на которое ссылаюсь в следующих замечаниях:

Построил в Занаду

КублаЧертог, земных соблазнов храм,
Где Альф, река богов, текла
По темным гротам без числа
К бессолнечным морям[618].

Пытаясь понять, что же в нем невразумительного, я перечел это стихотворение несколько раз, дабы объяснить его смысл критикам, уповая на то, что, вняв моим словам и разобравшись, хотя бы некоторые из них удостоят его новой оценки. Ведь критику выносить суждение, не понимая того, что понятно само по себе, — это все равно что судье проспать вторую половину суда и, проснувшись для вынесения приговора, обратиться к присяжным заседателям со следующими словами: «Джентльмены, я не понимаю, что хотел сказать подсудимый в своих показаниях, а потому рекомендую вам решить дело в пользу истца». Присяжные, если это не специально уполномоченные присяжные, разумеется, ответят так: «Милорд, если вы не понимаете показаний обвиняемого, то понимаем их мы. А потому нам более пристало выносить приговор, чем вашей милости». Я не верю, что найдется хоть один человек, пусть и самых скромных умственных способностей, который, возьми он на себя труд перечесть это стихотворение дважды, обнаружит в нем хоть что-нибудь невразумительное или непоследовательное; более того, во всей лирической поэзии едва ли найдется считанное число столь же ясных, последовательных, столь же simplex et unum[619] произведений — от первой и до последней строчки.

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ПОЭЗИИ

Qui inter haec nutriuntur non magis sapere

possunt, quam bene olere qui in culina habitant.

Petronius[620]

В истории поэзии, как и в истории мира, можно выделить четыре эпохи, только в ином порядке: первый век в поэзии — железный; второй — золотой; третий — серебряный и четвертый — медный.