Абрикосовая косточка. — Назову тебя Юркой!

— Вот и допрыгался. Всё игрушки! Здоровый парень, с девочками в кино ходишь. А тут? Вот и расхлебывай! Ни я, ни она, — Татьяна Петровна показывает на судью, — к сожалению, не поможем. Чем я тебе могу помочь? Горе ты моё!

Она открывает сумочку и достаёт оттуда большой конверт с красными буквами вверху.

— Мне принесли соседи Зориных, — протягивает она конверт судье. — Это ответ на письмо мальчишек. Приобщите к делу. Может быть, оно облегчит их положение. Такой дубиной вырос, а ума ни на грош!

Судья быстро читает письмо, передаёт заседателям и пожимает плечами.

— Уведомление, что приёмная получила письмо.

Татьяна Петровна вздыхает:

— Ну, а всё-таки?

— Подумаем.

Судья прячет конверт в дело и завязывает на папке тесёмочки.

— Суд удаляется на совещание…

Женщины выходят. К нам за барьер летят стаей записки. Ребята ободряют нас, чего-то обещают. Милиционер перехватывает одну записку, читает и отворачивается. Некоторые записки попадают ему прямо в щёку. Он делает вид, что не замечает.

— Смотри, кто пришёл! — шепчет Руслан.

— Кто еще?

— Вон… У двери.

У двери с белым бантом на косе, опершись плечом о печку, стоит Лидка. Она широко раскрытыми глазами смотрит на нас. В руках у неё портфель.

— С уроков убежала, — делает предположение Руслан.

— Ага! Один из семейства двуличных прибыл! — злорадствую я и, достав из кармана огрызок карандаша, пишу на клочке бумаги: «Чего приперлась? Беги к своему Вовке! Передай, что из него отбивную по-африкански сделаем!»

Записка летит через весь зал и падает около Сашки. Я показываю, кому надо передать.

На стене неожиданно заливается звонок. Все одновременно встают…

Судья начинает читать:

— Суд второго участка Дзержинского района города…

Я наблюдаю, как Лидка разворачивает послание.

— Дурак! — беззвучно двигаются её губы. Она пальцем стучит по своей голове.

— Сама дура! — тоже беззвучно шепчу я.

Она отвечает. Но я уже не обращаю на неё внимания. Меня поражает вид Сашки. У него из глаз льются слёзы, и он держится за лицо руками.

— Принимая во внимание чистосердечное признание обвиняемых, суд постановляет…

— Ну, быстрее! — Замирает сердце.

— Согласно статье УК РСФСР 162, а также статье 82…

— Чего тянут?

У меня от волнения холодеют ноги. Дядя Ваня как в воду глядел. За одну до года, за другую до трёх.

— Сократить срок наполовину, — читает судья.

— Вот это здорово! — растерянно улыбается Руслан. — Мне три месяца, а тебе полтора года.

Я не могу вымолвить слова. Чего-то не поняли… Не может быть!

Во дворе напротив окна стоит крытая машина.

СВЕРШИЛОСЬ

Пересылка. Дощатые стены бараков, нары, окна с продольными железными прутьями. И люди… Пёстрые. С разными судьбами, разными сроками.

Сейчас все злые — два часа не приносят баланды.

— Жалобу писать буду! — барабанит в дверь вор, по прозвищу «Козёл». — Закон нарушаете!

Козёл истеричен. Он может заплакать, разорвать на себе рубашку, до крови исцарапать грудь ногтями. Когда приводят новенького, Козёл бросает перед ним полотенце на пол, ждёт — поднимет или переступит.

Мы лютой ненавистью ненавидим друг друга. При первой же стычке я стукнул его поленом, и, если бы не одноглазый дядя Вася, быть бы мне ошпаренным кипятком в бане.

Дядя Вася — старший по камере. Никто не знает, по какой он статье. Он целыми днями лежит на нарах, ворочается, вздыхает. Он был на фронте. И поэтому, наверное, меня потянуло к нему. Я пересказываю ему все книжки, которые успел прочесть, рассказываю про Анечку, про отца.

— Мачеха у тебя человек! — тянет дядя Вася: это у него наивысшая похвала.

Авторитет дяди Васи незыблем. Он суров и справедлив, лично делит посылки и табак.

Козёл ложится на нары, прикрывает носовым платком лицо. По неписаным правилам в такие моменты его нельзя беспокоить: Козёл тоскует по свободе. А зачем ему свобода? На свободе он зол и мерзок, как Шишимора.

Будь проклята ты, Колыма! —

поёт с надрывом Козёл, упиваясь своей «трагической» судьбой.

Что названа чудной планетой.
Сойдёшь поневоле с ума,
Возврата обратно уж нету!

«Врёшь! — думаю я. — Я не сойду! Ты — может быть, а я — нет! Ничего! Жизнь только начинается. Плохо, что с Русланом разъединили. Ничего! Ещё столько радости впереди! Вон из окна виден лес, поля… Меня научили думать, что они принадлежат мне, что я хозяин этих лесов, полей. И действительно, я хозяин этой земли. Я хозяин!»

— Перестань, зануда! — спокойно говорит дядя Вася, приподнимаясь на локтях.

Козёл замолкает, направляется к двери и стучит ногами.

— Баланду давай!

За дверью гремит засов.

Козёл отскакивает к окну. В этом он весь — нашкодил и спрятался.

— Братцы!

В камеру вбегает конвойный Гном. Здесь у всех клички.

— Братцы!

— Чего?

— Нашёл братишек!

— Братцы!

И все мы чувствуем, что в мире произошло что-то необыкновенное, вчера ещё несбыточное, С нар спускается дядя Вася. Гнома окружают тесным кольцом. Мы тяжело дышим. Пахнет потом.

— Братцы! — плачет Гном. — Подписали… В Берлине подписали… — Он целует всех подряд, пожимает руки, обнимает.

— Ура! — кричит кто-то.