Адам

В дверях показался Адам, а на руках у него лежала укутанная в плотное одеяло хрупкая девушка с длинными рыжими волосами. Ворона успела отметить, что несмотря на ее болезненную худобу и темные круги под закрытыми глазами, она была хорошенькой.

– Теть Ань, – устало проговорил Адам. – Примете? Простите уж, что так вас напрягаем. Но, только вы и остаётесь…

– Да конечно, миленький, неси…откуда ж она такая? А бледненькая какая!

– Худо ей, теть Ань, – Адам внес девушку в дом и зашагал к комнате в дальнем конце.

Тетя Аня помогла Адаму уложить девушку в кровать и заботливо укрыла ее одеялом.

Ворона же заметила, что куда-то делась обычная живость ее нового друга, как он сам побледнел, и будто бы…растаял…как свечной воск.

На вопрос, что с ним, Адам лишь грустно усмехнулся, совсем по-взрослому, не похоже на него:

– Так, ведь, ничего просто так в нашем мире не бывает! Если что-то берешь, значит, должен что-то и отдать!

– И так всегда с тобой? – осторожно поинтересовалась девушка. – Когда лечишь кого-то?

Адам лишь устало кивнул и тяжело опустился на табурет за столом.

– Анечка? – крикнула тётя Аня, – Будь другом, покорми Адамку! Там еще супчик грибной остался!

Ворона с готовностью поднялась, подошла к плитке и налила Адаму целую миску. Краем свитера протёрла и вручила ему ложку.

Адам благодарно кивнул. Но есть не стал. Он лишь меланхолично помешивал наваристый ароматный суп.

– Судя по твоей бледности, поесть тебе не повредит, – осторожно намекнула Ворона.

Адам грустно и с благодарностью за заботу улыбнулся, зачерпнул варево, подул, и отправил ложку в рот.

– Так тяжко было? – спросила Ворона, подперев щёку кулаком.

Адам устало кивнул.

– Жар у нее сильный. Да и ран много. Не говоря уже о том, что у неё в душе творится… Да и папа встревожился. Не рад он, что от Пастыря она.

– Почему? – Ворона, вдруг, почувствовала, как в груди заворочалось что-то странное, темное, холодное и неестественно тяжелое. Что-то, что напоминало смутную неприязнь к незнакомке, смешанную с чувством вины и состраданием. Такое можно почувствовать по отношению к слабому и беззащитному существу, бросить которое не можешь, но, которое, при этом становится как камень утопленника на шее. Вороне стало неприятно и стыдно за эти мысли.

Ворона не могла отделаться от мысли, что рыжая девчонка ещё накликает на них беду. И эта мысль тревожила душу и злила. И Адам ответил, подтверждая мысли:

– Папа говорит, что зря мы её приютили, потому что Пастырь ещё искать её будет… Но и бросить её мы не можем, потому что…

Адам не договорил, лишь задумчиво проглотил последнюю ложку похлебки.

– Вот, что, Аня, – сказал он серьёзно, – похоже, завтра мне не дежурить придётся, а в лес идти. Ты пойдёшь? Если тяжело – не ходи, я сколько раз один ходил!

– А что там, в лесу?

– Икар, к северу от нашего селения городок заприметил. Вроде, ещё не тронутый. Там медикаменты должны быть. Что-нибудь от жара. Мы с папой сделали, что смогли, но…моих сил просто не хватает. Мне надо восстановиться, а она…она может просто не протянуть.

– Я с тобой, – с готовностью откликнулась Ворона, хотя и почувствовала, что в душе поселилась странная ледяная тяжесть.

Адам улыбнулся:

– Спасибо. Вдвоем веселее!

Ворона улыбнулась в ответ. Интересно, а как она улыбается?

Почему-то, вдруг, ей отчаянно захотелось, чтобы Адам улыбался только ей. И почему-то, вдруг, сильно разозлилась на Адама за то, что он этого не понимает, или, даже, скорее всего, не хочет понять.

– Значит, нам всем лучше выспаться, похоже, идти далеко, – холоднее, чем хотелось, проговорила она.

– Да, – улыбка Адама растаяла. – До завтра!

6

Над головой нависали тяжёлые серые облака, сквозь которые лились лучи бледного солнца. Дул холодный, пронизывающий ветер, который путался в колючих кронах низкорослых деревьев. Тёмно-зелёный мох, ошмётками свисал с кривых ветвей и колыхался под порывами заплутавшего среди деревьев ветра. Кое-где, солнце высвечивало широкие колеи, заполненные сверкающей водой. По её поверхности шла лёгкая рябь. Где-то далеко, за завесой лёгкой дымки, можно было различить остовы каких-то строений, или даже ржавую военную технику. Остовы машин, что попадались им на пути, оплетал колючий вьюн и облюбовал мох, свисающий с дул орудий, будто рванина. Справа и слева торчали перекошенные чёрные от влаги и гнили столбы с перекладинами на вершинах. Сан Петрович говорил, что по этим столбам бежали электрические провода, по которым, в города и деревни текла энергия.

Унылый пейзаж как нельзя кстати подходил к тяжёлому, сумрачному настроению Вороны. А мерное покачивание в седле на спине лютоволка ещё больше вгоняло в унылое оцепенение. Прямо перед ней сидел Ракета. Он то и дело заглядывал ей в глаза чёрными бусинками своих умных и глубоких глаз, будто одновременно и сочувствовал, и осуждал. После очередного молчаливого диалога, Ракета отвёл взгляд, снова уставившись в затянутую дымкой даль. “Глупая ты”, – будто бы говорил он, – “Совсем ещё детёныш!”

И Ворона склонна была с ним согласиться. Ей было неловко, стыдно, и она очень злилась на себя за это.