Адам

Сама не зная почему, Ворона подошла к Адаму чуть ближе, чуть ли не прижалась к нему.

Всего несколько недель назад она мечтала о том, чтобы найти хоть какого-нибудь человека. А сейчас многое бы отдала, чтобы оказаться подальше отсюда. Адам, будто бы чувствовал её мысли, и нежно взял её за руку.

“Ничего не бойся, я с тобой!”

Они вышли на просторную площадь перед стоящим на ней боком фургоном, оформленным как-то странно: разрисованный, с причудливыми надстройками и развевающимися на ветру знамёнами. Из фургона доносилось приглушённое пение хора.

На площади располагалось кострище с почерневшим столбом. Ворона старалась не думать о том, что это мог быть за костёр.

– Ждите здесь! – бросил им “латник”, а сам пошёл в фургон.

Автоматчики встали по обе стороны от них.

Мгновение, и пение стихло.

А вокруг автоматчиков, Адама и Вороны, постепенно начали собираться люди. Ворона физически ощущала полыхающие взгляды, устремлённые на них.

“Что этому отродью здесь надо?”

“Почему просто не пристрелить их?”

“Нечестивцы! В костёр обоих!”

“Да тихо вам! Пастырь их судьбу решит! Ему виднее!”

“Говорят, он исцелять умеет!”

“Тварь бесовская!”

“А если не бесовская? А если наши молитвы были услышаны? Если Пастырь призвал их на помощь нам?”

“На помощь?! Эти отродья, да на помощь?!”

Адам лишь оглянулся и обвёл толпу взглядом. Взглядом, полным неподдельного сострадания. И шёпот стал постепенно затихать. Люди молчали. Люди ждали.

Пастырь появился на пороге, так, будто ниоткуда. Будто позволил себя увидеть, обретя материальную форму.

Увидев его, Ворона слегка оробела. Это был высокий человек, затянутый в защитный костюм неопределённого цвета. На плечах и руках его темнели нашивки в виде странных символов. На поясе висела кобура с пистолетом. Его лицо и голова были затянуты в плотную маску. Глаза закрывали большие затемнённые очки. Его облик внушал и страх, и, одновременно, надёжность. В нём ощущалась сила, которая может отвести от тебя любую беду. В нём ощущалась уверенность, такая, будто этот человек и вправду видит и прошлое, и настоящее, и будущее. Почти физически Ворона ощущала ауру воли, исходящую от этого человека. Было надёжно и спокойно под его тяжёлой защитой. И, в то же время, в груди шевелился животный ужас от осознания того, что может случиться, если ты вызовешь неудовольствие, или гнев этого человека. Впрочем, человека ли? Он и вправду казался воплощением бога, древнего, бескомпромиссного и ревнивого. Словно титан он возвышался даже над закованными в броню “латниками”, стоявшими по бокам от него.

– Юноша-чудовище и юная дева, – прозвучал его, на удивление красивый и ожидаемо сильный голос. – Полагаю, вы принесли весть о том, что моё войско разбито, а вы – посланники войны.

– Ошибаешься, Пастырь, – возразил Адам. И он будто бы преобразился. Ворона чувствовала себя маленькой и слабой. Но, рядом с Адамом она ощущала себя увереннее. От него тоже исходила аура силы. Встретились два титана. От детской непосредственности Адама не осталось и следа. Он и вправду казался теперь Сыном Земли, точно древний бог солнца, который каждый год умирал и возрождался вновь. И от него так и веяло этой живительной, солнечной силой. И будто бы даже светлее стало вокруг. – Мы не вестники войны. Мы – вестники мира. Мы спасли твоих людей, тех, кого могли. Несмотря на то, что они принесли нам смерть и страдания. И желали нашей гибели, по твоему приказу.

– Вы нанесли удар по нам, – спокойно ответил Пастырь. – Вы возжелали нашей гибели, ибо мы – дети Света, – отринули пути Тьмы, коим следуете вы.

Адам лишь ласково улыбнулся:

– Мы оба знаем, что это лишь легенда, сочинённая, дабы вселить в твоих людей хоть малую толику надежды.

– Кто ты такой, чтобы оспаривать моё слово!

Эти слова буквально вжали Ворону в землю. Захотелось упасть на колени и молить о прощении.

Но Адам и бровью не повёл. Он ответил, и тяжесть будто рукой сняло:

– Я – Сын Земли. Я явился ради людей. Я явился исцелить тела и сердца. Я явился вернуть надежду!

– Сладки твои слова, но в них яд. Ты явился, чтобы совратить невинных и обречь их на вечные страдания.

– А разве они не страдают? – и, вдруг, тон Адама смягчился: – Я не хочу твоей власти. Я не хочу твоей славы. Мне не нужно почитание твоего народа. Я знаю, что у тебя на сердце. Я знаю его желание. Я знаю, ты хочешь счастья своим людям. Я хорошо знаю твою боль. Знаю холод одиночества. И знаю ужас отчаяния, что гложет тебя. Позволь мне помочь и тебе, и им.

Напряжение ощущалось почти физически.

– Ты всерьёз считаешь, что мне, мне, выведшему этих людей из тьмы, накормившему и согревшему их, можешь понадобиться, – он выдержал короткую высокомерную паузу, – ты?