Адам, Ева и Рязань. Записки о русском пространстве

Знаете, что такое настоящая земля крестьян? Она пуховая. В ней ни одной травинки. Она совершенно не похожа на ту землю, которую мы видим в лесу, поле или городе. Земля в руках любящих ее людей – это чудо. Она как живая, она дышит, и хозяин слышит ее просьбы, и живет, и болеет вместе с ней. Она – как особенный молчаливый член семьи. Ее любят. Без нее скучают и тоскуют. Ее голос зовет. О ней болит сердце. За нее могут убить.

У меня на даче сменился сосед. Новый хозяин тут же перенес забор и оттяпал мою землю без объяснений. Я вышел поговорить. Через минуту он разъярился, взял в руки топор и пошел на меня. Пришлось отступить.

Я понял, что земля будит в человеке сильнейшие инстинкты.

* * *

И вот в том пустом тщательно взрыхленном палисаднике стояла одинокая неподвижная женщина и смотрела на огромный одинокий тюльпан. Тюльпан был шикарен.

Майский свет особенный. Он пронизывает весь мир, и мир светится изнутри. Заходящее солнце пронзило тюльпан насквозь – и он загорелся. Так просвечивает рука, поднесенная к глазам от солнца. Пылающий цветок на фоне черного бархата земли.

Странно было видеть только цветок и только женщину, застывшую перед ним.

И я, кажется, понял ее.

Перед домом не было автомобиля ее детей. В доме, в праздничный день, не было гостей. Дом был тих и мрачен.

Позади осталась бесконечно длинная зима и болезненная нездоровая русская весна с медленно сползающей коростой наледи и грязи. В это время еще горше думать о своем одиночестве, которое похоже на смерть…

А потом приходит май – как взрыв света и обещание жизни.

* * *

Русские женщины всю жизнь ставят свечки Богу. Но иногда, когда им очень плохо, Сам Бог ставит им Свои свечи. Так Он напоминает им, что есть Тот, Кто их не забыл, Кто будет с ними до конца.

Этот одинокий цветок разбил ее одиночество. Он красивей целой деревни. Он больше чем дети. Он – свидетельство другой, более важной, более красивой и настоящей жизни.

Мы медленно ехали по ухабам разбитой деревенской дороги, а женщина все стояла и стояла. Смотрела и смотрела на этот роскошный пылающий одинокий тюльпан, пришедший к нам из прекрасной страны.

На мгновение в старом палисаднике под Рязанью задержались остатки старого русского космоса: Бог-Земля-Человек. С заветом в виде тюльпана.

Трудная Троица

Троица этого года выдалась странная. Церковь ликует и предвкушает торжество нового Завета Бога и человека. Ждет Духов день – день Любви. Земля-именинница цветами устремилась к небу, а небо дождями и радугами тянется к земле. И все бы хорошо, да беда в храме.

Отец настоятель попал в аварию и весь переломанный лежит в больнице. А его сын за два дня до Троицы разбился на мотоцикле насмерть. А отец не знает. Смерть сына произошла в день смерти матушки, которая умерла несколько лет назад. Народ в страхе говорит: «мать забрала».

Служба идет, а люди стоят скорбные и как бы пеняют Богу:

– За что? Если таких людей Ты, Господи, казнишь, то кто спасется? Где правда? В чем Суд Твой, Господи, скажи нам?!

Служба на Троицу длинная: после литургии – девятый час, за ним – длинная вечерня, да еще с молитвой на коленках. Молитвы такие длинные, и слова в них такие бесконечно высокие, а когда на сердце тяжело, стоять еще труднее. Чтец читает слова нараспев, как диктант в первом классе. Служба идет вязко, и я прихожу в волнение – надо оживить народ. Вот прочли Апостол и Евангелие, а после Евангелия священник имеет право сказать поучение. Выхожу и говорю:

– Все вы знаете, как наш любимый отец настоятель любит Троицу. Беседами о Троице он собрал большую часть из вас. И он просил меня передать вам привет и его благословение из больницы (а все ахают – он про сына-то не знает). И он сказал, что любовь Бога ничего не делает нам плохого. Все, что от Бога, – благо. Но не все мы можем понять Его замысел о нас. Любовь Бога та же самая и на этом свете, и на том. И весь мир стоит на бесконечной любви, которая, как сладкое вино Писания, веселит сердце, и от нее ликует душа. И в конце службы вы, может быть, тоже узнаете, как ликует сердце от этой бесконечной любви и как из него течет река живой воды. Потерпите. Если можете, то внимательно слушайте службу.

Народ вздохнул. И в этом вздохе было: как можно связать смерть и жизнь? Разве может отец не плакать и все доверить Богу?

Служу. В ектеньях делаю упор на блаженную кончину. Как подошло возглашение: «Иже херувимы тайно образующе», делаю интонацией и волнением акцент на всех таинственных местах, и чувствую – народ внимает.

Дошло дело до Пресуществления хлеба и вина в Кровь и Тело. Выделяю слова: «Сие есть Тело яже за вы ломимое…», «Сия есть Кровь Моя Новаго Завета, яже за вы и за многие изливаемая…». И в конце службы стараюсь дать понять, что в словах «Святая святым» святые – они, и святая – им.

Причастились. Пошли к запивке. Разговорились. Стали сдержанно улыбаться.

* * *

Как быть? С одной стороны – радость неутолимая, а с другой – спорят, где у храма могилу семнадцатилетнему парню копать…