Адептка, какого тлена?

Мы с Хардом осторожно посмотрели вниз и увидели, как вдоль стены общежития крались трое. В том, что мы наткнулись на кого-то в столь поздний час, не было ничего удивительного. Ведь в академии полно адептов. А студиозусы – это очень деятельная биомасса. Ей мало просто учиться. Нужно обязательно еще выполнять множество других архиважных задач: веселиться, влюбляться, искать приключения и способы заработка, заниматься пакостями или, например, мешать почти порядочным подсадным адептам проникать со взломом в собственную комнату… И делать это через окно! С ним у меня в последнее время были какие-то особенные отношения. Словно кто-то проклял, ей-боги!

– Да твои плетения никуда не годятся! – услышала я эмоциональный шепот.

– Тише ты! – шикнул на него второй. – Не на базаре. Хотя твоя правда: одной силы мало будет …

И тут я почувствовала, как к нам с напарником решительно и неотвратимо приближается катастрофа. И имя ей – икота. Моя грудь содрогнулась в спазме, но прежде, чем изо рта успел вылететь первый звук, мне его нагло и бескомпромиссно заткнули. А поскольку обе руки рассветного оказались заняты: одна держала метлу, вторая – меня, Хард использовал самый эффективный вид кляпа, который издревле знали мужчины.

Прикосновение губ к губам. Мимолетное. Нежное и бесконечно долгое в своем случайном миге. От которого мое сердце забыло, что нужно биться. А в следующий момент мою нижнюю губу чуть прикусили, чтобы тут же выпустить и прошептать:

– А теперь, Од, можешь дышать.

Слова, сказанные тихо-тихо, так чтобы только я услышала, произвели эффект ударившей в меня молнии. Сердце наконец вспомнило, что должно сокращаться, грудь дернулась в судорожном вздохе, губы открылись для вдоха и… нового поцелуя. На этот раз напористого, глубокого, яростного и обескураживающего.

Хард отстранился от меня так же резко, как и поцеловал. А я еще несколько мгновений не могла поверить, что он это сделал и…

– Зачем? – беззвучно, одними губами спросила я.

На меня посмотрели серьезно, без тени самодовольства. Лишь зрачки рассветного расширились так, что его глаза заполнила тьма. А еще жилка на виске Харда бешено пульсировала. И мужская грудь часто вздымалась.

– Зато помогло, – слегка невпопад выдохнул страж чуть слышно.

Я едва смогла разобрать слова. А вот что отлично почувствовала – как горели губы, которых коснулось его дыхание. Наш поцелуй длился несколько мгновений, но после него в груди возникло странное томящее чувство, а из головы, наоборот, испарились все мысли до единой. А вместе с ними из тела и гадская икота!

Как только я это поняла, пришло и осознание, что случившийся поцелуй не просто спонтанный порыв, а тщательно спланированная акция! Лишь логика и расчет.

От этого стало обидно. За мои мурашки по спине, за бешено колотившееся сердце… Да за все! Хотелось высказать, что думаю о некоторых манипуляторах. Хотелось… но не моглось. Иначе нас бы точно заметила та троица внизу, разговор которой становился все эмоциональнее:

– Да у вас самих плетения не лучше! – сварливо и слегка сипло произнес смутно знакомый голос.

– А то мы не знаем, – запальчиво возразил второй.

– Значит, нужно найти поскорее того, кто знает… – отозвался третий.

– Думаешь, успеем? – прозвучало уже тише: троица начала удаляться.

– Попробуем… – было последнее, что я разобрала.

Хард проводил троицу задумчивым взглядом. А когда вновь повернулся ко мне, я негромко, но четко произнесла:

– Еще раз так сделаешь – закопаю.

– Буду этого ждать, – так же серьезно ответил этот… гад! Даже не смутился для приличия!

Видимо, он экономил все свои приличные манеры для того, чтобы помочь мне перебраться наконец-то на подоконник. И когда я спрыгнула в комнату, перед тем, как захлопнуть окно, Хард произнес:

– Я рад, что твоя икота прошла.

В ответ я от души хлопнула створкой. Ибо бесило! Причем все! В особенности то, что мне этот поцелуй, кажется, понравился…

– Ты чего так долго? – вернул меня в реальность сонный голос братца. Мик уже успел вытоптать себе по центру подушки ямку и залечь, свернувшись калачиком, спрятав морду в лапах.

Я посмотрела на братца. Затем на окно и поняла, что ложь абсолютная – явление крайне редкое, почти реликтовое. Скорее бывает такая правда, которую говорить можно, и такая, которую другим знать пока не нужно.

Случившееся за окном явно относилось ко второй категории. Так что я просто ответила:

– Внизу проходили адепты. Пришлось переждать, – и при этом даже ни один факт не исказила! А то, что не про все упомянула, – так Мик спокойнее спать будет!

Вот только про «спать» я, кажется, погорячилась. Потому как, уже проваливаясь в дрему, услышала, как братец, потоптавшись по подушке, куда-то пошел. Шуршание, цокот коготков, звуки бурной хомячьей деятельности… А потом то ли все стихло, то ли я отрубилась.