− Мы не алчные посредники. Мы денег не берём. Личные заслуги, исключительно заслуги, хвост, можно сказать. Деньги у нас не в цене. Деньги – что? Металл! Презренный металл, – сказал сухонький и сделал знак принцу молчать.
− Мы, знаешь ли, – заторопился принц. − Как бы передержка. Или предупреждение.
− Мы решаем, кто будет страдать в вечных муках, а кого на вольные хлеба отпустим. Слышала такое: Эдем?
− Нет.
− После смерти есть существование и страдание.
− Вы − чистилище? – спросила я в лоб.
− Мальва! Разве ты мёртвая? – сухонький держался скромно, почти вкрадчиво.
− С кем-то при жизни можно легко разобраться, а с кем-то… бывают такие пограничные ситуации. Мы даём людям, или бывшим людям шанс. Шанс исправиться.
− То есть человек после смерти может исправиться?
− Ну что ты привязалась к смерти? Человек может исправиться всегда. Мы по просьбе бабушки печёмся о тебе. Просто по просьбе, вот и всё.
− Это когда Зина меня в помойке чуть не убила? Это забота у вас такая обо мне? По просьбе бабушки?
− Сегодня год со дня смерти сущности Зины. Хватит с неё.
− На оцинковку? – ослепительно улыбнулся принц.
− На горячую оцинковку без вопросов.
− Спалили нашу конторку, − ещё шире улыбнулся принц.
− Я всё равно ничего не поняла.
− И слава бесам! Тебе и не надо понимать, − отозвался сухонький. Он говорил спокойно, даже заупокойно, а принц – эмоционально, неудерживо, нетерпеливо.
− Ответьте, пожалуйста, − я решила задать самый свой насущный вопрос повторно: − Где я нахожусь-то? Под землёй?
Вы, наверное, спросите: почему я так смело общалась с этими чертями, а это, я так думаю до сих пор, были именно они (адгезийцы, мне кажется, очень похожи на чертей, но они как бы выше уровнем, нельзя сказать − пообразованней, но ясно, что нечисть, просто высокоорганизованная нечисть, вроде как инопланетные черти, как космические какие-нибудь пираты, что ли, ну не знаю), − не боялась и всё.
− Так в своём пространстве, Мальвина.
− Ну уж нет. У вас тут какой-то сумасшедший хай-тек, а временами эклектика.
− Мы и ситцевые обои могём, − кажется принц начал дурнеть.
− Такого не может быть в пространстве моей квартиры.
− Но вполне возможно в пространстве бабушкиной квартиры. Она нам разрешила расширить пространство. В этом нет ничего сверхъестественного, − рассудительно заявил сухонький.
− Загробный параллельный мир?
− Пусть параллельный, если тебе так понятнее. Но, согласись, столько книг написано о пространствах, столько фильмов снято. Если бы даже этого не было, возникнуть – дело времени. Возникла же когда-то планета Земля.
Принц вопросительно посмотрел на сухонького, тот кивнул одобрительно – кажется принц не понял слов о планете.
− По поводу убранства. У нас тут не сумасшедший хай-тек. Горе-студенты проектируют, так сказать, в разных программах, – сухонький объяснял спокойно, терпеливо. – Проектируют, проектируют. Допроектировались. Между прочим, мы в зале музея, а вот та лестница ведёт на второй этаж…
− Экстрим.
− Это и есть музей экстрима. Нереально, то есть нереально осуществить, но что-то в этом есть, не правда ли. Автор явно креативщик.
− Не пропадать же такому добру.
− Уродство.
− Все пространства по проектам.
− По чьим проектам?
− Так по ошибочным. Ошибка – самое полезное.
− Ошибка – есть ошибка. Это минус шанс, − спорила я, что они несут? − Эта лестница навыверт опасна!
− Не скажи. Есть массивы, кластеры, пространства ошибок. Вот проектируют студенты комнаты. Бездарно, непрофессионально, с ошибками наигрубейшими. Ну что добру пропадать? Мы тащим всё к себе в Адгезию. Всё лучше, чем пылиться на полках. Мы ничего сами не выдумываем. Мы просто берём с полки наобум, мы даём шанс ошибке. Разве не чудо эти лестницы и кресла?
− Это … не знаю, как сказать… Чудовищная бездарность.
− Вот! Чем чудовищнее бездарность, тем мы сильнее. Мы сильны ошибками, мы аккумулируем их, заряжаемся, подпитываемся. А уж если ошибается талант или гений, так это самое наикрутейшее адгезийское. Мы плаваем в гениальной ошибке.
− Летим стрелой и побеждаем! – одежда принца на глазах серела и дряхлела, превращалась в рубище.
Они конечно же издевались надо мной, намекая на провал с мастером спорта. От злости я прикусила губу.
− Мы навроде вашего завода по переработке вторсырья, – продолжил принц, нарочито не замечая моей реакции. − Берём и делаем из негодного адгезийское годное. У нас знак не зарегистрирован, но зарегистрирован, понимаешь? Он наш, этот знак. Есть у нас и вино, марочное, адгезийское.
− То, что Маргарита выпила?
Принц стал снова красавцем, уставился на меня, и я просто млела от его красоты, от его магнетического взгляда.
− Ну Маргарита, из книжки?
− Книжка? Какая книжка?
− К сожалению, − констатировал сухонький, − мы имеем дело с неосуществлёнными проектами. А та история осуществлённая, она за другими числится силами. Мы туда не лезем. Мы – не большие и не маленькие, мы Веретенецкие. А были амбиции, не скрою, были. Но давно.
− Ваше радио и буквы на стене – тоже проект?