Я оказалась сидящей на лавке с неуклюжими завитушками и неудобной спинкой, моих адгезийцев я увидела маячащими вдали, уходящими в пустоту пространства. Меня, как часто случалось, пронзила мысль. Я подозревала, что тролль – это шут того демона или чёрта, который приходил ко мне. Но теперь я была почти уверена: тролль и таинственный незнакомец в сапогах – одно и то же лицо, это и есть тёмный какой-нибудь их король, именно его на гербе Москвы поражает копьём древнерусский святой. А сухонький, я –то сначала решила, что он сатана или смерть, или что-то в этом роде. Но нет. Сухонький, эта ходячая беззубая мумия, – это и есть барон Веретенец. Всё-таки у них вечная жизнь, если не отправят на оцинковку, подумалось мне. Неужели бабушка и правда с ними?! Неужели я её увижу? А этот-то гость, электрик и тролль, многоликий принц, и ящер дновременно – весёлый такой. Сколько лет я тролля знаю? И не западло ему было меня развлекать? Он же и помогал иногда. Он свободен и он очень могущественен, подумалось мне. Только сильный человек, то есть не человек может прикинуться шутом. Интересно, кто у них за ведущего на радио? Неужели снова он − многоликий ящер? Он показался мне в своём натуральном виде как Чудовище из сказки. Ему ничего не стоит стать принцем, чтобы ввести в заблуждение, или человеком в ботфортах… Но всё-таки он – змий.
Глава восьмая. Три комнаты
Неуклюжие завитушки, стали крошиться как остатки высохшей краски в лотке. Я поплыла на своей странной лавке и оказалась в своём классе. Класс пуст. Нет ни учителя, ни одноклассников, никого кроме меня и… меня. Я сидела за партой. Я-намба-ту подошла ко мне, такая вся на позитиве и с волосами по плечи, тяжёлыми подстриженными ровно, так что я осталась довольна собой, я-намба-ту спросила меня:
− Пуняша-руняша! – это она ко мне обратилась. – Ну как твои дела?
Я тут же поняла, опыт-то напоминаний не раз случался: она меня будет мучить, как я Пуняшу.
У Пуниной имя Руша − не эпично, звали-то Марфой, кликали Рушей. Дело, на самом деле, не в имени, хоть ржака ещё та. Дело в том, что Руша Пунина была не то чтобы страшная, но какая-то нетипичная. Сидела на второй парте вместе с близорукой Ариной. У Арины мама работал в ДЭЗе диспетчером, отвечала на звонки, почему воду отключили и когда застрявшего в лифте вытащат. А про родителей Пуняши никто ничего не знал, знали только, что у неё в семье ещё дети. Уж на что моя мама никогда не светилась на собраниях, но в чате родительском она сидела. А родители Пуняши − нигде их не было, за них отписывалась мама Арины, та, что в ДЭЗе на звонки отвечала. Но это и неважно. Как-то, просто ради прикола, я подошла к Пуняше на перемене – Арины болела и Пуняша сидела одна. Я подошла к её парте и сказала:
− Знаешь, Рушь.
− Не знаю, − испугалась, она всегда и всего боялась. Ей даже учитель сказала: вы так пугаетесь, у вас сердце? А Пуняша ответила, что у неё гастрит. Все стали почему-то ржать. Гастрит – это на самом деле неприятно. Гастрит-то был у Арины, она постоянно худела, пила только кофе, и зрение у неё садилось и садилось, как непокорный ученик, которому мстит учительница, заставляя отвечать с места по десять раз за урок. − Ты извини, можно я посижу с тобой?
Я понятия не имела, зачем мне приспичило пересесть. Может, потому что дуло от окна на «химии», а у меня ухо. Химичка держала окно в конце класса приоткрытым…
Руша согласилась, но с опаской. Я села на стул, подложив под себя ногу, чтобы как бы сидеть и растягиваться, я так часто на переменах старалась сидеть. Она смотрела на меня удивлённо и молчала. Ну и я стала с ней на уроках сидеть.
Иногда после уроков Сеня ждал меня на улице. У нас в четверг девять уроков, в этот день я шла в бассейн сразу после школы, а школа-то совсем рядом – бассейн напротив школы или школа напротив бассейна. Вышла в четверг − Сеня меня ждёт, это недавно было, в декабре. Я остановилась – с ним разговариваю. Его все из нашей школы знали, ну из девятых и старше. И Пуняша к нам подходит, не улыбается − светится! А Сеня он же такое впечатление производит на всех, ну, галантное такое. И Пуняша не побоялась подойти. И Сеня смотрит так на неё тоже удивлённо. Она в пальто, в таком норм-пальто. Я её спросила, кто ей такое пальто сшил. А она говорит, что знакомые. Тогда я спрашиваю: а вышил по низу кто так гладью? А Пуняша сказала, что тоже знакомые, вышивают на машинке.
− Ну а почему ты не скажешь, что это ты сама, чего ты стесняешься? Я же вижу, что пальто из выпадов, это оригинально, но я вижу, что из кусочков, подобрала с любовью.
Пуняша была в шапочке и с такими соломенными кудрями (Сеня сказал про соломенные кудри, говорит, так пишут в плохих романах), ну в общем оригинально так. И она вдруг стала бледнеть. Сеня говорит:
− Я мешаю?
− Нет, Сень, ты вообще не мешаешь. Это Марфуша Пунина. Мы с ней в одном классе учимся. А это Сеня. Он спинист, он мэ-эс.
А Сеня смотрит на меня внимательно и я вижу, подозревает опять в чём-то нехорошем в смысле приколов.