Адгезийская комедия

Я вошла в комнату. На полу валялся кусочек хвоста, отрубленный дверью. На диване кто-то сидел. Блестели шпоры на сапогах

Я перепугалась страшно, просто онемела.

− Не загустеет, ты права, это ж финишная штукатурка

Я молчала. Я была опустошена. Мне нужен чай и срочно. Пять пакетиков в один стакан и мёд, много мёда!

− Да садись ты пить чай. Присаживайся рядом.

− Нет уж, спасибо. Я ботфорты ваши узнала. Вы чёрт лысый.

Меня поразило, что солнце светило в комнату не вовремя, чпол не было, а они всегда резвятся под солнцем.

Сидящему на солнце кажется было наплевать.

− Тренер у тебя тоже лысый и чё? А я то пришёл тебя поддержать, – человек раскачивал ногой, я видела его профиль, волевой, точёный, он был красавец без возраста. Выглядел снова по-новому. Когда ещё гадала на картах, то где то читала, что если гадание на умершего и в комнату пахнёт холодом, гадать надо прекращать…

− Это вы забрали мои карты? Отдайте мои карты, − я чуть не плакала, я начала истерить и психовать, как Маря в подмосковном лагере. Отдайте!

Человек молчал – так же я молчала часто в ответ на выпады психов. Пусть он был не человек, но его вечное спокойствие передалось и мне, я успокоилась. Не могу сказать, что он был идеал мужчины, но близко к этому. Вот и поддержать меня пришёл, пусть даже не пришёл, а возник, пусть даже это не правда, а бред и глюк. Приятно, что хоть кто-то поддерживает.

− У всех случаются чёрные дни. И у тебя, и у меня. Чай-то будешь пить?

Чайник включился сам собой, закипел и выключился.

− А вы?

− Думаешь, я откажусь?

− Нет, нет, не думаю, − я попыталась скорчить самую невинную наивную доброжелательную улыбку − получилось не очень. У меня, вот, и мёд, и хлебцы…

Мы разлили чай. Чашки были идеально чистые, совсем без чёрного налёта. Это точно не я отмывала – может, Сеня? У меня чашки походили скорее на чушки.

− Люблю чистые чашки. Тут для тебя вот… − и он пододвинул мне третью чашку, которой никогда не было на столе. Она возникла из ниоткуда − между кучами саморезов и запасными лезвиями к ножику для обоев.

− Так из какой мне пить?

− Пей из привычных. А этой мой подарок − тебе.

− С подвохом?

− Могу я просто подарить деве чашку?

− Можете, можете, − чай был необыкновенно вкусным, я посмотрела вопросительно.

− Добавил шиповник и мёд повкуснее, из черноклёна, вот и всё. Да не бойся ты. Травят вином, а не чаем.

− Может вы в чай вино добавили, а не шиповник?

− Может.

− Спасибо, очень вкусно, – я с удовольствием жадно пила чай. А что вам нужно?

− Поддержать. Или ты каждый день соседским мужикам морды бьёшь?

− Не соседским, и не мужикам. Но иногда приходится.

− Колено болит?

− Н-нет, − я потёрла колено. − Колено жутко болело, стреляло, когда я поднималась по этажам.

− Вот и ладненько.

− Я не понимаю, как я смогла опередить лифт.

− А как обратно с больным коленом бежала, понимаешь? – он отвечал вопросом на вопрос… − Возможности человека неисповедимы, ведь так? Что-нибудь желаешь

− Нет, нет. Всё нормально. Ещё бы разное ужасное по ночам оставило бы меня в покое!

− Ну, дорогая. Я ничего не могу тебе обещать. Это не в моей воле. Но согласись: пылесосы приятнее людей. – Он сделал такой нажим на слово «пылесосы», как отчеканил слово. А тряпок как будто и не было!

− Да уж. Особенно тот, который главный пылесос.

− Никогда нельзя распознать главного, запомни это. Главный – не значит главный… − Валяющийся обрубок подполз к ботфорте, как гусеница, сгибаясь, залез на самый верх блестящего сапога. Солнце заглядывало комнату, человек на диване стал меняться, он превратился в моего тролля, как бы подтверждая слова о главном, которого нельзя определить!

− А как вас зовут?

− Никак.

− Такого не бывает!

− Можешь звать меня чёртом лысым. Так же ты меня обозвала, вот и зови дальше.

И он пропал. Луч утреннего десятиминутного света окропил комнату, мне казалось что комочки, пушистые и колючие купаются в нём. В воздухе торжествующе затанцевали чполы, празднуя начало нового дня. Чполы не боялись солнца и, по-моему, были ему рады, если вообще комочек воздуха смешанного с ватой может быть чему-то рад. Стоп! А что же за свет светил до этого? И как я не поняла, что то – не солнце. Я взяла в руки подаренную чашку. Она была конечно же на блюдце. Белая, она раскрывалась как бутон кверху, на каждом фарфоровом лепестке была нарисована ящерица или стрекоза.

Стрекозу я узнала сразу – как брошка у бабушки. Ящерица была точь-в-точь как у качелей, очень длинная, не такая, как в природе. Он так и не ответил ни на дин вопрос. И куда карты исчезли тоже не ответил. С картами понятно, они бы по любасу подгадили − выпадали бы только мелкие пики с тузом − это и ёжику необразованному ясно.

Чашка наполнилась чаем сама, я выпила адгезийский чай, он был ещё вкуснее прежнего. Если он хотел отравить, то и пусть − вяло как-то соображалось.

На стене замигали буквы: «Кухня готова, осталось покрасить!»

Я понеслась на кухню. Ведро смеси стояло пустым. Стены были оштукатурены кем-то! Пока меня отвлекал человек в ботфортах, кто-то на кухне пахал. Но почему я не слышала? Неужели чполы? Фильм «Золушка» в действии!