Адгезийская комедия

Я прощаюсь с прихожей, на стене которой Сеня установил полки для шляп и крючки для одежды, я прощаюсь с кухней, на которой провела, наверное, половину всего времени − стены, потом плитка. Злополучный шкафчик висит довольный, определённо ему понравилось летать. Я любуюсь керамической мойкой. Какой хороший дядя Вася, как здорово он всё сделал. Я любуюсь шторами на кухне, они такие в мелкую розочку, а рядом вкомнате тюль ещё бабушкин − я помнила его по детству, но жильцы не оценили. Зайду-ка, попрощаюсь и с тюлем… Тихо. Просто тишина…

Стоп. А пылесосы? Чуть о них не забыла!

Маленький пылесос − в прихожей, во встроенном шкафу, он с запасными мешками и насадкой стоял там, я его не собиралась забирать. Но где большой? Я побежала за пылесосом на балкон, но там было чище, чем вчера, просто стерильность. Я оббежала всю квартиру, но пылесоса не было. Может Сеня с дядей Васей сунули его в мешок? Но нет! Кто ж пылесос в мешок снуёт?

− Его украли, Мальвиночка, − тихий спокойный голос из бабушкиной комнаты, такой родной, такой знакомый. Слёзы потекли у меня, защемило сердце.

− Бабушка! Я кинулась обратно в комнату с щупальцами. На диване сидела бабушка. Моя бабушка. Полумрак. Ну правильно: если на кухне солнце, то комнаты уже без солнца, балконная дверь была приоткрыта, но свет с балкона не попадал в комнату.

Я кинулась к бабушке, я стала её обнимать. Она была сухая, но вполне себе телесная. Половину лица закрывала маска, но совсем не такая, как сегодняшние, маска из шёлка, как шарф, как маска тролля из фильма про принцессу. Неужели бабушка не хотела меня пугать своим лицом? Глаза были родные, только сухие. Сухая она, хоть и стала больше… Изменилась.

Бабушка ставила мне в детстве сказки и фильмы про животных и принцесс − про русалок-то, увы, совсем мало было снято. И вот сказка. И там тролль. Человек-тролль. В маске! Как только объявили пандемию и началась эта байда с масками я вспомнила этого тролля. Вот уж мем для сети. Но никто не вспомнил о нём. Я вообще поняла: в инете все только постят одно и то же. А если какой новый сделаешь мемасик, никогда его не раскрутишь. Я с троллем из фильма хотела картинку запостить, а потом думаю: всё равно никто не заценит, никто ж этот фильм и не смотрел, это ж не сериал про разных мультяшных уродов. Ненавижу эти мультсериалы, там всё какое-то чересчур простое, чересчур тупое, чересчур яркое и чересчур мелькающее.

У тролля в фильме вот была маска что надо. И такие грустные глаза… я сначала вот глаза запомнила из всего фильма, мне бабушка этот фильм в три года поставила. Глаза полные безнадёги и тоски. У мамы случалось такое выражение в моём детстве, но без такой уж совсем безнадёги, проблески надежды присутствовали. А тут тролль в вечности и в полной безнадёге в вечной непрекращающейся безнадёге. Маску носит не от болезней, а закрывая свой уродливый нос. Его любит роковая красавица, принцесса. Но всё кончается хорошо, принц выслеживает принцессу, бьётся с троллем и побеждает его, тролль срывает маску перед лицом неминуемой смерти, но его принц пощадил. Потом он идёт отгадывать загадки к принцессе. И отгадывает, что она загадала голову тролля. Чары после его отгадки рассеиваются – тролль снова становится человеком и тоже принцем, а принцесса из злой превращается в добрую. Я понимаю эту красавицу, если бы Киря был уродом я бы его всё равно любила… наверное… мы как то с Кролем об этом спорили. Он кстати доказывал, что я бы тогда не влюбилась в него, а я доказывала, что всё равно полюбила бы, лицо не главное, фигура для пацана важнее. А может бабушка – мой тролль и есть? Может она им и прикидывалась и не бросала меня вообще? И тогда у окна была она? Ну, сразу после смерти?..

− Бабушка! Ты поправилась! – я решила как-то ободрить бабушку.

− Я не поправилась, Мальвинушка. Нет, это кажется. Просто я изменилась. Если хочешь, я такая разбухшая мумия.

− Бабушка! Ну что ты говоришь? – я целовала бабушку, но бабушка отстранилась от козырька моей бейсболки:

− Мальвинушка!

Я повернула бейсболку козырьком назад, как герой очень крутой книги, которую я нашла у мамы в ящике под кроватью, но так и не дочитала, что-то меня отвлекло…

− Не обижайся, что я не плачу. Я давно не могу плакать!

− Бабушка, я…– я стояла перед ней на коленях.

Чёрная длинная юбка у бабушки, кажется натуральный шёлк.

− Это старинный тяжёлый шёлк, ты права, Мальвина. Мы там все в шелках. В тяжёлых шелках… − Бабушка, как и все адгезийцы, читала мысли.

− В чёрных?

− Ну почему же? Цвет зависит от восприятия.

− А у вас там восприятие?

− Ну конечно. Тактильность, туше и все прочие заморочки, как ты любишь говорить.

− Бабушка…

− Не плач, Мальвина! Ты же не плакала никогда!

− Бабушка! Я чувствовала, что ты в Адгезии! Я так по тебе скучаю! Ты не представляешь! Каждый день!

− Ну уж… каждый день, − махнула рукой бабушка, на каждом пальце у неё сверкали перстни или кольца, а на груди была приколота брошка – стрекоза. Я подозрительно посмотрела на бабушкины руки – на них были надеты тончайшие кружевные перчатки, а у ж поверх все эти камни…