Адмирал Спиридов

На третьи сутки объединенная эскадра была у места назначения, но море вокруг Пароса оказалось пустынным. Жители острова сообщили, что эскадра противника ушла на восток, едва с нее увидели на горизонте паруса русских разведывательных судов.

Братья Орловы (младший брат фаворита Федор Орлов имел чин генерал-майора и находился в роли наблюдателя на линейном корабле «Евстафий», где держал свой флаг Спиридов) торжествовали. Они были убеждены в том, что противник струсил. Федор Орлов не мог удержаться, чтобы не похвастать в письме к Екатерине. Не боясь показаться смешным — таковы были нравы, — этот пассажир среди моряков, заслуги которого заключались лишь в его родстве с фаворитом, не постеснялся всерьез поставить себя на первое место, а Спиридова на второе; причем хвастливо утверждал, что турецкий флот бежит сломя голову, но будет настигнут, «хотя бы то было в Цареграде» (Константинополе), как писала Екатерина министру иностранных дел и государственному канцлеру Панину, пересказывая и повторяя заверения Федора Орлова.

Между тем Спиридов и другие моряки смотрели на все трезвыми глазами. Из многочисленных сведений о турецком флоте, его командах и военачальниках, полученных за время пребывания русской эскадры у Мореи и в Архипелаге, следовало не только выделять факты плохой морской подготовки личного состава кораблей противника, не только неосведомленность в морском деле и общеизвестную трусливость капитан-паши (или капудан-паши) Ибрагима Хосамеддина, назначенного главнокомандующим турецким флотом в разгар событий в Морее, но и делать правильные выводы, о чем легкомысленно забывали братья Орловы. Для русских моряков уже не было секретом, что за спиной трусоватого Хосамеддина стоял его помощник — алжирец Гассан-паша, фактический руководитель флота, бывалый моряк и храбрый военачальник. Это он, по словам пленных, обещал султану истребить русскую эскадру способом, успех которого был основан на преднамеренной жестокости к самим же турецким морякам. Способ, предложенный Гассан-пашой, состоял в том, чтобы подвести суда вплотную к русским кораблям, ошвартоваться к ним и взорвать свои крюйт-камеры (погреба с боеприпасами), что неминуемо должно было повлечь за собой гибель и турецких и русских кораблей вместе с людьми. «...Флот вашего величества многочисленнее Русского флота. Чтобы истребить русские корабли, мы должны с ними сцепиться и взлететь на воздух, тогда большая часть вашего флота останется и возвратится к вам с победой», — так изложил свой замысел султану турецкий флагман. Известие о хитроумном плане Гассан-паши навело Спиридова, Ганнибала и некоторых других членов военного совета объединенной эскадры в свою очередь на мысль о своеобразной возможности уничтожить флот противника, едва тот сам забрался в ловушку Чесменской бухты; но это было еще впереди. А пока что моряки прекрасно понимали, что неприятель не столько бежит, уклоняясь от встречи, сколько заманивает объединенную эскадру в глубь Архипелага, чтобы подавляющим превосходством своих сил, спешно собираемых отовсюду, атаковать и раздавить ее.

Сомнений в этом не осталось ни у кого, когда объединенная эскадра после рекогносцировки, выяснившей местонахождение турецких судов, подошла 23 июня к проливу между островом Хиосом и входом в Чесменскую бухту на побережье Малой Азии.

Перед глазами русских моряков открылось величественное зрелище множества судов всех типов и рангов. Это была не эскадра, как предполагали командиры пакетботов, ходивших на разведку, а целый флот, согнанный противником в одно место для решительного сражения.

От хвастовства и приподнятого настроения братьев Орловых не осталось и следа.

«...Увидя такое сооружение, — признался Алексей Орлов в письме к Екатерине, — я ужастнулся и был в неведении: что мне предпринять должно?..»

Именно эти строки письма, написанные с подчеркнутым, как на исповеди, чистосердечием, выдали с головой их автора. Фаворит хотел, разумеется, лишь поразить Екатерину своей отчаянной храбростью (письмо ведь было написано после Чесменской битвы), умилить своей давнишней, с дней дворцового переворота, готовностью решиться на все ради «матушки-государыни». Суть же оказалась не в его намерении «произвести впечатление» (что вполне удалось ему), а в обмолвке, смысл которой заключался как раз в неведении того, что обязан был предпринять он, являясь главнокомандующим, считая себя политическим и государственным деятелем. В этой обмолвке — весь авантюризм Орлова. Он действительно не понимал ни того, что бой в Хиосском проливе следовало непременно принять, особенно после неудач в Морее, ни того, что бой будет успешным для объединенной эскадры, несмотря на значительное численное преимущество противника. То есть не понимал главного, что уже определилось ходом событий.