Адмирал Вселенной

— Это рассеянность человека, чей мозг постоянно занят вылавливанием идей из воздуха, — сказал другой студент. — А если я проанализирую все мысли, которые мне приходят в голову за сутки, то это такая чепуха. Наверное, его мозг сделан из какого-то другого вещества.

— Кстати, объясни мне формулу Жуковского.

— Анекдоты знаешь, а формулы нет?

Студенты обошли Королева, присели на корточки, и тот, что не знал анекдотов, начертил на земле профиль крыла.

— Как бы найти начальника планерного кружка? — спросил Королев.

Студенты обернулись.

— Это Вова Титов с нашего, то есть аэромеханического факультета, — сказал тот, который не знал анекдотов.

Затрещал будильник. Королев не глядя протянул руку и зажал язычок звонка рычажком. Еще стояла ночь, Форточка была открыта: в свежем воздухе скорее высыпаешься, но вылезать из-под одеяла так не хочется. В запасе еще минут десять, можно настроиться на бодрые мысли.

«Наверное, ни одна профессия так не расставляет работников по их истинной цене, как летная. И то, что в Киеве царили такие сильные конструкторы, как Томашевич и Железняков, и летун Яковчук, справедливо, — думал он. — И зря я позволял своему отроческому самолюбию отравлять собственную кровь. В этой профессии в самом деле все распределяется по совести. Экзамен на авиационного человека — Коктебель. Но даже путь на этот экзамен усыпан не розами».

Королев откинул одеяло, включил свет, и его руки и ноги задвигались, как будто он очутился в ледяной воде и двигаться, хочешь или не хочешь, надо.

Улицы пустынны. Все окна еще темные. Но автобусы уже ходят. Вон гремит по булыжной мостовой высокий желтый «лейленд», шофер сидит справа, по-английски. Надо пробежаться, чтобы потом не совершать на остановке бега на месте. Теперь до Павелецкого вокзала можно и вздремнуть.

Деревянный серо-зеленый вагон дачного поезда с маленькими окнами, разделенными крестом переплетов внутри, был грязен и просматривался во всю длину. Королев огляделся и увидел в уголке поднятые руки — это планеристы. Он подошел, поздоровался и сел. Напротив расположился Сергей Люшин, тоже студент МВТУ, голубоглазый и очень спокойный, с тем неуловимым отпечатком мужественности, который накладывает на лица знакомство с небом. Он успел выстроить уже три планера, и Королев поглядывал на него почтительно.

— А как ты стал летать? — спросил его парень с синяком на лбу.

Люшин зевнул и сказал:

— Очень просто.

— А как ты прошел медицинскую комиссию?

— Никак не проходил.

— Ведь у тебя что-то с левой рукой.

— Атрофия дельтовидной мышцы после полиомиелита.

Королеву вопросы парня с синяком показались несколько бестактными. Он повернулся к замороженному окну и приложил к стеклу свою ладонь. Отнял. Получилась прозрачная пятерня. Раздался свисток. Поезд тронулся.

— Ведь тебе сама судьба запретила летать.

Люшин улыбнулся.

— Ну и что с того, что запретила? Я ее обманул. Я делал планеры в арцеуловском кружке «Парящий полет», а сам, конечно, не летал. В Коктебеле я был как конструктор.

Королев заинтересовался.

— Ну, а нам назначили инструктором Карла Михайловича Венслава, — продолжал Люшин. — Он никого не знал, но знал, что я бывал в Коктебеле. Как-то я возьми и скажи ему:

«Хотелось бы полетать на своем планере».

«Пожалуйста».

Я предполагал, что меня запустят, как бумажного голубя, на малую высоту и этим все кончится. Но вышло иначе. Он кликнул стартовую команду — двадцать человек. И все мы двинулись на вершину горы.

«Вы летали до этого?» — спросил он меня на всякий случай.

«Летал».

Я и в самом деле летал в Коктебеле. То есть я сидел в кабине, а мой планер тянули за веревки, как воздушного змея. Если получался крен, то бегущие подтягивали нужную из трех веревок.

Забрались мы на горку. Стали растягивать амортизатор. Мне ничего не оставалось, как, сидя в кабине, молчать. Я взял рули нейтрально, проверил привязные ремни, а резину все тянут и тянут. Фюзеляж стал чуточку потрескивать. Я глянул перед собой — бесконечность. А команды «пуск» все еще нет. Наконец — команда, хвост отпустили, и я ударился затылком о спинку сиденья и как глотнул воздуха, так и не мог выдохнуть, словно очутился под водой. Чувствую — лечу. Глянул вперед и выбрал себе ориентир — корову. Но корову куда-то уводит в сторону, и горизонт наклоняется. Я глянул на рули — нейтрально, а меня тянет обок.

Попробовал слегка парировать крен — корова замедлила свое движение, остановилась. Горизонт выровнялся. Но, разумеется, я полета не ощутил. Глянул за борт — до земли метров восемь, нос планера направлен вниз. Я взял ручку на себя — это сработал инстинкт; я боялся повредить нос, Планер проваливается, я чувствую удар и шорох снега, весь фюзеляж в снегу, и кабина полна.

«Жив. И кажется, планер не сломал, — подумал я. — Треска не было слышно».

Оглянулся — далеко на горке темнеют фигурки стартовой команды, и по ослепительному снегу ко мне идет гнедой мерин — едут ко мне забирать планер.

«Что ж теперь мне скажет Карл Михайлович? — думаю я. — Допустил какую-то грубую ошибку, а не пойму, в чем она».