Очень опасным для Июльской монархии оказался заговор, который готовил племянник низложенного императора Франции Наполеона I, молодой Луи-Наполеон Бонапарт: в апреле 1836 года он вступил в контакт с полковником Водри, командовавшим IV артиллерийским полком в страсбургском гарнизоне. В июле того же года молодой Луи-Наполеон отправился в немецкий город Баден, где принял офицеров из гарнизонов Восточной Франции. Ночью он втайне отправился во французский город Страсбург и встретился там с несколькими молодыми офицерами. О действиях Луи-Наполеона сигнализировал в Париж французский агент в Бадене. Не зная точно, что именно замышляется, этот агент писал Тьеру: «Благодаря одному хорошо информированному человеку мне удалось узнать, что в последнее время семья Бонапартов активизировала связи с революционной партией Франции <…> Господин Берье <…> в курсе этих интриг, и он подтвердил одному моему знакомому информацию, полученную мной также и из другого источника»[440]
.Таким образом, французское правительство узнало о готовящемся заговоре. Этому способствовал и генерал Вуароль, встречи с которым так добивался Луи-Наполеон. 18 августа генерал отвез письма принца военному министру в Париж, но не уведомил об этом префекта[441]
. Скорее всего, Вуароль полагал, что дело ограничится организацией бонапартистских ячеек в армии, и не придал большого значения полученной информации. На самом деле план восстания гарнизона в Страсбурге хранился в большом секрете, о чем Вуароль не знал. Поэтому когда 30 октября 1836 года часть гарнизона Страсбурга восстала с криками «Да здравствует император!», правительство в течение нескольких часов находилось в смятении и с облегчением вздохнуло только тогда, когда стало известно, что остальная часть гарнизона не поддержала бунтовщиков.Если на путь насилия и террора встали только республиканцы, а на путь совершения военного переворота — Луи-Наполеон Бонапарт и его немногочисленные сторонники, то оппозиция всех мастей, как непримиримая, так и в целом симпатизировавшая правительству, прибегала к прессе как к орудию в борьбе за общественное мнение и против действующего правительства. Разница заключалась лишь в том, что легитимисты и республиканцы[442]
выступали против любого министерства Июльской монархии и боролись с самим режимом. В прессе они старались раскритиковать каждый шаг любого министерства. Газеты династической оппозиции принципиально отличались от антиправительственных изданий тем, что в них критика носила тактический, а не стратегический характер. Это значит, что газеты, являвшиеся рупором какой-нибудь одной из политических фракций, поддерживали предложения, высказанные своей фракцией, и умеренно критиковали правительство, если оно состояло из представителей другой фракции. Они критиковали только своих парламентских оппонентов, выступая единым фронтом в поддержку Июльской монархии, против легитимистов и республиканцев, против непарламентской оппозиции.Тем не менее они всегда были готовы критиковать действия своих оппонентов в палате депутатов.
Правительство не сидело сложа руки и пыталось защититься, по крайней мере, от газет, представлявших интересы непримиримой оппозиции. Оно инициировало большое количество судебных процессов. В целом, прежде чем предъявлять иски газетам, генеральный прокурор Франции просил министра юстиции высказать свою позицию по этому вопросу. Так, демократическая газета «Насьональ» упрекала министра юстиции Созе в увеличении процессов против прессы[443]
. Однако судебному преследованию подверглись прежде всего газеты легитимистов[444], в которых высмеивали и оскорбляли в неприемлемой форме членов королевской семьи, на что министр юстиции дал свое согласие. Можно согласиться, что часто суд присяжных выносил оправдательные приговоры. Решение судов немедленно подавалось этими же газетами как личная победа над правительством. Сами приговоры часто были поводом для выражений симпатии оппозиционным изданиям. Так было, например, в Лиможе. Вечером, когда арестовали главного редактора «Газеты Верхнего и Нижнего Лимузена», его сторонники исполнили серенаду перед тюрьмой. Местные власти не оценили по достоинству насмешку, и активный участник этого представления был осужден на два дня тюрьмы и 15 франков штрафа[445].