Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века

Тьер даже развил идею об исторической миссии Франции: «…свобода, победившая во Франции, гарантировала победу свобод во всем мире, ибо все свободы, без поддержки французской свободы бессильны, не имеют будущего»[575]. Он полагал, что при сохранении мира в Европе развитие свобод было возможно, а с началом войны все свободы были бы отменены.

Бросила ли Франция своих союзников — еще один вопрос, которым задался Тьер. Необходимо отметить, что в начале 30-х годов XIX века под союзниками французское общественное мнение понимало бельгийцев, поляков и итальянцев, которые в тот период (1830–1831 годы) пытались революционным путем сбросить правительства своих стран. Таким образом, речь шла не об исторических союзниках Франции, а о симпатиях радикально настроенных французских общественных и политических деятелей к революционерам в других странах, боровшихся, как они считали, за свободу и независимость. Описывая революционные движения в Европе, Тьер заметил: «…отзвуки свободы были глубоки и всеобщи. Бельгийцы, поляки, итальянцы восстали с оружием в руках»[576]. Но он был убежден, что не стоило бросаться на помощь революционерам из других стран. Надо сказать, что его позиция разделялась большинством либералов в то время.

Одновременно Тьер утверждал, что «мы должны быть готовы ввязаться в войну только за Бельгию; все, что включено между Рейном, Альпами и Пиренеями <…> Мы должны защищать всю эту часть континента как саму Францию (курсив наш. — Примеч. И.И.)»[577]. Именно эту область он определил как сферу влияния Франции. Причем она столь важна, что ее до́лжно защищать «как саму Францию» от любых государств, которые посягнут на эти территории.

Проблема независимости Бельгии в 1831 году была острой международной проблемой. Почти сразу после Июльской революции 1830 года в августе того же года вспыхнула революция в Бельгии, имевшая целью свержение голландского правительства, которое было признано законным на Венском конгрессе 1815 года. На Лондонской конференции 1830 года великие державы признали появление нового независимого государства на карте Европы и определили границы Бельгии. «Нам кажется, что такие результаты без войны, — отмечал Тьер, — это одно из самых главных новшеств дипломатии»[578]. Поэтому неправы те, кто считал Францию бездеятельной в вопросе о помощи революции за рубежом, писал он в «Монархии 1830 года». Он считал, что Франция оказала серьезную дипломатическую поддержку Бельгии и способствовала появлению нового независимого государства в Европе.

В то же время Тьер не считал возможным присоединение Бельгии к Франции, на чем настаивали многие политики как во Франции, так и в Бельгии. Он был убежден, что у Франции еще недостаточно сил, чтобы ввязываться в такую авантюру: «Восстание в Бельгии — революция в недрах Священного Союза»[579]. События в Бельгии задели интересы всех европейских держав, поскольку грозили опасностью подорвать устои Священного Союза. Именно поэтому Тьер предлагал вести осторожную политику, не предъявляя чрезмерных претензий европейским дворам[580].

В книге «Монархия 1830 года» он довольно подробно остановился на польском вопросе. Называя поляков «благородными и героическими», Тьер вопрошал: что могла сделать Франция во время польского восстания 1831 года?[581]«Потерять Польшу для России — значит очутиться на четыре правления назад (то есть к временам правления Петра III. — Примеч. И.И.)», — отмечал Тьер[582]. Он понимал, что Россия не допустила бы потери этого важного региона. Как он образно подметил, «Россия держит Польшу как самое ценное из своих владений. России придется вернуться в пустыни, если она уступит в этой борьбе»[583]. Поэтому для Франции вмешательство в польские дела вооруженным путем могло иметь катастрофические последствия. Тьер считал, что Польша стала собственностью России[584]. «Активно вмешаться в этот вопрос значит ввязаться в войну; война за дружественный нам народ, но чужой; война в 600 лье <…> а даже сам Наполеон говорил, что нельзя воевать в 600 лье от своей границы, когда за спиной Австрия и Пруссия»[585]. Тьер руководствовался государственными интересами Франции и понимал бесполезность и опасность этой кампании для Франции, хотя он, безусловно, симпатизировал полякам.

Размышляя о том, какую пользу могла бы принести эта война самой Франции, Тьер отвечал на свой вопрос следующим образом: «Ради чего велась бы эта война? Война не принесла бы Франции ничего, кроме создания великой Польши. Великая Польша <…> этого не сделали Конвент и Наполеон. По правде говоря, все это — мечты»[586].