Адвокат киллера

– Я считаю, что совершил отвратительный поступок, если ты хочешь знать о моем отношении к случившемуся; я всегда буду помнить, никогда себе этого не прощу, и нет дня, когда бы я не вспоминал о Еве, если ты хочешь знать об угрызениях моей совести; я поступил так, потому что Давид был моей семьей, если ты хочешь знать причину. Тот человек был для меня всем. Поэтому я понимаю… тебя. Поэтому – не осуждаю. Знаю, что ты чувствуешь. – Он поднимает руки, сдаваясь. – Ударь меня. Бей сколько хочешь. Давай. Я заслужил. Только не считай врагом. И хоть немного послушай. Ты попала в тот же капкан, в который когда-то попал я. Позволь помочь…

После минуты тишины Виктор сглатывает с таким трудом, что мне слышно.

Я зажмуриваюсь.

Сжимаю кулаки до хруста.

Верить в искренность Виктора – глупость, которую я не могу себе позволить. Однако верю. Такую боль в глазах невозможно подделать. Он боялся потерять родного человека, а я боюсь потерять Лео. Кем бы ни были дорогие нам люди, они единственные, кто забрался к нам в душу и разукрасил ее яркими цветами, подарил желание жить, а не существовать…

– Ты не можешь помочь, – бормочу я, бессильно опускаясь на ковер. Ноги словно отрезало. – Никто не может. Вырвать меня из капкана и не оставить в нем кусок моего сердца – не выйдет, ты разорвешь меня на части, и вряд ли я смогу потом оправиться.

– Заблуждаешься, Эми.

Я упираюсь ладонями в ковер. Чувствую, как слезы обжигают щеки. Виктор садится рядом и обнимает меня за плечи.

– Лео будто стал моим отражением, – шепчу я. – Если он исчезнет, это все равно что подойти к зеркалу и вместо себя… увидеть пустоту.

– Зеркало можно разбить, – едва слышно отвечает Шестирко.

Я кладу лоб на поджатые колени. Виктор притягивает меня ближе и тихо продолжает:

– Давид был мерзавцем, но не со всеми. Для меня он был самым родным человеком в моей никчемной жизни. Так сложилось. А я… иногда я совершал чудовищные поступки ради тех, кого любил. Для меня он был братом, Эми. Другой семьи у меня не было. Вернее… у меня был отец, но… вот уж кого лучше бы не было, понимаешь? Разумеется, это не оправдание и не аргумент. Я виноват. Я подонок. И я… – Он вздыхает. – Мне кажется, что каждый заслуживает второй шанс… наверное, это не я, но мне хотелось бы быть тем, кто его заслуживает. Просто знай, что Давид, он… вытащил меня со дна. А Лео убил его. Но ведь не только его, верно? Вчера он едва не убил тебя саму, а ты защищаешь его, хотя адвокат то и дело причиняет тебе зло. Не знаю, любит ли он тебя. Когда любовь настоящая, ты скорее сдохнешь, чем испортишь жизнь тому, кого любишь, однако… в твоих чувствах я не сомневаюсь. И хочу помочь. Самой с таким не справиться. Я знаю, на какие вещи толкает это проклятое чувство, сколько людей всю жизнь страдают из-за кого-то, сколько совершают самоубийство, сколько разрушают свою судьбу…

Я поднимаю на Виктора заплаканные глаза.

– Ты была в той машине, Эми, – говорит он. – Не отрицай. Благо, что жива осталась. И после этого ты по-прежнему любишь Леонида, так? Тогда почему не можешь понять меня?

– Чего ты добиваешься?

– Ничего. Сейчас тебе нужно успокоиться, а потом расскажешь, что знаешь. Этот маньяк не остановится. Краус еще жив. – Шестирко встает и тянет меня за ладони. – Идем. Я налью тебе ромашковый чай, как и обещал. Хочешь, дам в подушку покричать? Вдруг полегчает. Квартиру ты уже разнесла, так что…

– Прости, – бормочу я.

А в голове успокаиваю сама себя: Лео обещал не убивать… никогда… поклялся…

– Ничего. И плачь, если хочется. Так легче.

Он помогает мне встать, усаживает на диван и уходит на кухню.

На кофейном столике лежит пачка сигарет. В пепельнице окурки. Я напоминаю себе, что не курю, но беру сигарету, выкатившуюся из пачки, и сдавливаю ее до состояния трухи. В голове потрескивают слова Лео, его обещание не убивать, покончить с криминалом навсегда.

Виктор возвращается с чашкой.

– Твой чай, солнце, – подает и садится на ковер передо мной. – Ты не похожа на курильщицу.

– Я и не курю.

– Я тоже. Делаю исключение, когда не получается заглушить мысли в голове.

– Судя по тонне окурков, мыслей было много.

– Угу. – Он берет сигарету. – Поднял вчера дело убитой в твоем университете студентки. Подумал: вдруг на месте преступления находили символы нашего маньяка, но вместо этого наткнулся на кое-что другое.

– Что?

Я разгоняю ладонью дым и спешу отхлебнуть чая.

– Некоторые студенты рассказывали, что жертва редко появлялась на парах и хвасталась, что работает на одну богатую женщину. Однажды она упомянула тайное общество, которое творит новую историю и когда-нибудь уничтожит систему.

– Почему в этом мире псих на психе? – раздраженно тру виски.

– Потому что нормой считаются удобные обществу люди, а истина в том, что нормы не существует.

– Сказал шизофреник.

– Голоса в голове – не самое страшное, – парирует Виктор с улыбкой.

Я смотрю в его янтарные глаза, а он не отрывает взгляда от меня: до тех пор, пока нас не отвлекает сквозняк, который отворяет дверь в кабинет, где на стенах блестят десятки зеркал.

– Зачем тебе столько зеркал?