Аэропорт. На грани катастрофы

– Вам здорово досталось, – рассудительно проговорил Спенсер. – Хочу, чтобы вы знали: я бы ни за что столько не продержался, если бы не… – Он вдруг умолк, осторожно двигая ножными педалями и регулятором элеронов, ожидая отклика самолета, потом продолжил, не спуская глаз с приборов: – Дженет, у нас мало времени. Мы знали, что это рано или поздно случится. Хочу, чтобы вы четко себе уяснили, почему я должен попытаться как-то посадить машину с первого захода.

– Да, – тихо ответила она, – я все понимаю.

Дженет застегнула на поясе ремень безопасности и, крепко сжав кулачки, положила руки на колени.

– Что ж, хочу сказать вам спасибо, – неуверенно добавил Спенсер. – Я с самого начала ничего не обещал и сейчас не обещаю. Вы, как никто, знаете, какой из меня пилот, но нарезать круги над летным полем совершенно бесполезно, а людям в салоне с каждой минутой становится все хуже. Придется рискнуть, чем бы все это ни закончилось.

– Я же сказала: все понимаю, так что не надо ничего объяснять.

Спенсер бросил на девушку тревожный взгляд, вдруг испугавшись, что показал ей свою слабость, но она смотрела на пульт управления, и лицо ее оставалось в тени. Он отвел взгляд и посмотрел чуть назад, на вытянувшееся в сторону широкое крыло. Оно медленно описывало крохотную частичку дуги, а на его кончике плясали серовато-синие очертания расцвеченных фонарями холмов. Под фюзеляжем неторопливо ползли далекие, но яркие огни аэропорта. Они казались совсем крошечными, словно рассыпавшееся детское ожерелье из красных и темно-желтых бусинок.

Спенсер почувствовал, как у него заколотилось сердце. Его тело мобилизовалось в преддверии опасности, словно зная, что отпущенная ему жизнь теперь меряется минутами, если не секундами. Он критически посмотрел на себя со стороны и увидел дилетанта, который вцепился в штурвал, пытаясь вести самолет горизонтально.

Словно издалека, Спенсер услышал свой голос:

– Итак, вот оно, Дженет. Я начинаю снижение – немедленно.

Глава 11 05.25–05.35

Гарри Бердик вернул бинокль диспетчеру.

Двое мужчин еще раз оглядели летное поле с опоясывавшего вышку аэропорта обзорного балкона. Бензозаправщики, отошедшие подальше от полосы, ясно просматривались в предрассветной мгле. С посадочных площадок группки людей наблюдали за происходящим. Мерный гул грузовиков с дальнего конца поля, похоже, только усиливал давящее, почти невыносимое напряжение от ожидания, в которое погрузился весь аэропорт.

Бердик вновь и вновь раздумывал над планом Треливена, выискивая в нем возможные ошибки. Самолет появится где-то в двух тысячах футах над ними и полетит дальше над проливом Джорджия, постепенно снижаясь и закладывая длинный разворот, пока в пилотской кабине проведут последнюю проверку. Затем последует еще один широкий разворот перед заходом на посадку, что даст пилоту максимум времени для расчета снижения и осторожного захода на полосу.

План неплохой: можно использовать преимущества медленно наступающего рассвета. Бердик вдруг подумал, как все это воспримут те пассажиры, у которых достанет сил и уверенности выглянуть в иллюминаторы. Они увидят, как под крылом проплывут Си-Айленд и аэропорт, затем – широко раскинувшийся залив, а потом – вновь тряско наплывающий на них остров, пока «запасной» пилот станет в последний раз сверять показания приборов. Бердик ощутил, будто бы он там, вместе с ними задыхается от напряжения и ему сдавливает грудь от мысли, что они, возможно, смотрят в лицо смерти. Он внезапно вздрогнул, без пиджака, в промокшей от пота рубашке, почувствовав, как его пронизал резкий утренний холод.

Возникло мимолетное ощущение, что время остановилось, будто бы весь мир затаил дыхание.

– Мы на курсе двести пятьдесят три, – отчетливо раздался из динамиков голос Дженет. – Быстро снижаемся.

Бердик тревожно взглянул на диспетчера. Ни слова не говоря, они развернулись и вошли в гигантский прозрачный цилиндр контрольной вышки. Треливен и Гримселл склонились над настольным микрофоном, на их лицах играли отблески лампочек на консоли управления.

– Сила ветра не изменилась? – спросил Треливен.

– Слабый боковой к полосе ноль восемь, но это все так же лучший для нас вариант.

Ноль восьмая была самой длинной из всех полос, и Треливен это прекрасно знал.

– Радарная, – сказал он в совмещенный с наушниками микрофон, – постоянно информируйте меня независимо от того, в эфире я или нет. Тут не штатные переговоры. Как только у семьсот четырнадцатого что-то пойдет не так, ломайте все протоколы и кричите.

Бердик, похлопав его по плечу, проговорил:

– Командир, как насчет того, чтобы еще разок попытаться его урезонить? Ну, пока хоть еще немного не рассветет и он…

– Решение принято! – отрезал Треливен. – Он там и так весь на нервах. Если сейчас ввяжемся в споры, ему конец.

Бердик пожал плечами и отвернулся, а Треливен, чуть смягчившись, продолжил:

– Гарри, я понимаю, что вы чувствуете, но и его поймите: там столько техники, которую он впервые в жизни увидел. Он будто по лезвию бритвы идет.

– А если он зайдет криво? – вставил Гримселл. – Что планируете?