Афанасий Фет

Показательную неудачу в другом роде представляет собой «пушкинское» стихотворение «Когда Божественный бежал людских речей…», в котором новозаветный сюжет находится в явном противоречии с фетовским презрением к толпе, противоречащим духу Евангелия: Христос не бежал от людей и их «празднословной гордыни», но шёл в пустыню совершить духовный подвиг во имя их спасения. Это было далеко не первое стихотворение на библейские сюжеты и мотивы в его творчестве. Несмотря на глубокую чуждость Фету смысла и духа христианства, он снова и снова пытался перенести в свои стихи евангельские сюжеты.

Кроме того, были написаны небольшая зарисовка прихода весны — времени, для которого Фет всегда находил новые слова, «Ещё, ещё! Ах, сердце слышит…»; несколько переводов из Гёте, Шиллера и Гейне, а также послания на случай Льву Толстому и его троюродному брату Алексею.

Завершают степановский период творчества Фета два стихотворения 1877 года, равных которым немного не только в его творчестве, но и вообще в русской поэзии. Первое — «Alter ego» — обращено скорее всего к памяти Марии Лазич, что определяется не по сходству портрета героини стихотворения и реальной умершей девушки, а по её «неземным» атрибутам. Лев Толстой, которому стихотворение было послано в письме от 19 января 1878 года, заметил о нём, а также о последних стихах Фета: «Очень они компактны, и сиянье от них очень далёкое»^{511}. Толстому не понравились только строки «И я знаю, взглянувши на звёзды порой, / Что взирали на них мы как боги с тобой». «Что касается: как боги, то я, писавши, сам на него наткнулся, — но тем не менее оставил, — отвечал Фет 31 января. — Знаю, почему оно Вам претит, — напоминает неуместную мифологию. Но Вы знаете, что мысль всякую, а тем более в искусстве трудно заменить. А чем Вы выразите то, что я хотел сказать словами: как боги? Словами: так властно, как черти с расширенными ноздрями, не только наслаждаясь, но и чувствуя своё исключительное господство? как в раю? Односторонне и бледно. Я подумал: ведь Тютчев сказал же: „По высям творенья как бог я шагал“, — и позволил себе: как боги. И ужасно затрудняюсь заменить эти слова»^{512}. Это объяснение не только проясняет смысл употреблённых слов, но и одновременно чуть-чуть их обедняет. Отношения богов и звёзд сложнее: боги смотрят на звёзды не как простые смертные, видят их другую сторону, знают их тайну.

Наконец, стихотворение «Сияла ночь. Луной был полон сад…» также создано в последний степановский период. Оно было написано после вечеров, проведённых в Ясной Поляне 29–31 июля 1877 года, где пела свояченица Толстого Татьяна Кузминская. Эти вечера напомнили Фету другой, в мае 1866 года в деревне Черемошне у Дьяковых, где также пела Татьяна Андреевна (в своих воспоминаниях она называет его «эдемским вечером», посвящая ему целую главу). Стихотворение было послано Толстому. «Стихи понравились Льву Николаевичу, и однажды он кому-то читал их при мне вслух. Дойдя до последней строки: „Тебя любить, обнять и плакать над тобой“, — он нас всех насмешил. „Эти стихи прекрасны, — сказал он, — но зачем он хочет обнять Таню? Человек женатый…“ Мы все засмеялись, так неожиданно смешно у него вышло это замечание»^{513}, — вспоминала Кузминская. Эта толстовская шутка очень глубока — стихи не имеют отношения к биографии; лирический герой, выражающий нескромное желание обнять певицу, не имеет отношения к женатому помещику Шеншину (что, кстати, понимала и Мария Петровна, кажется, никогда не ревновавшая мужа к героиням его стихов).

Традиционно это стихотворение сравнивают с пушкинским «Я помню чудное мгновенье…» и тютчевским «Я встретил вас — и всё былое…». Во всех трёх похожая композиция: два события в прошлом и настоящем, две встречи с женщиной. Легко увидеть, что стихотворение Фета — самое трагическое и пессимистическое. У лирического героя Пушкина повторная встреча с возлюбленной возрождает былое чувство и вместе с ним пробуждает и воскрешает самого поэта. У Тютчева утверждается, что в пожилом поэте не умерла способность любить, хотя вторая встреча и окрашена грустью, поскольку речь идёт о весне, проглянувшей среди поздней осени.