Афанасий Фет

С самого начала в Воробьёвке у Фета сложилась размеренная жизнь сельского джентльмена. Для прогулок хозяина по огромному парку (ему из-за сильной одышки было уже нелегко ходить) были приобретены всё тем же замечательным фактотумом Иостом два ослика. «Я так доволен своим прекрасным далеко, как только может быть доволен человек, которому 23 но[ября] стукнет 58 лет. Дом наш тёплый, чистый, вполне барский и даже нарядный, в парке я даже сегодня гулял с восхищением. Жена возмечтала для горных тропинок парка об осле, и вот на днях управляющий купил в Орле у преображ[енского] офицера, вернувш[егося] из Болгарии, целую пару: Гарун и Ханума. Я сам иногда на них катаюсь. <…> Трогательные ослики!»^{519} — сообщал Фет своей давней постоянной корреспондентке, писательнице Софье Владимировне Энгельгардт. Хаиме, как в письме другому адресату называет ослицу Фет, уже была готова произвести «к весне на свет длинноухого, но добродушного Некрасова»: «Говорят, что Гарун великий лирик и в разлуке с Хаиме разражается громозвучными элегиями, а также тоскливо воспевает прелесть репейника, над кот[орым] „пух от ветра тучей носится“»^{520}. (Некрасов только что скончался в страшных мучениях, что не помешало Фету назвать его именем новорождённого ослика, который впоследствии будет возить хозяина в маленькой тележке по усадьбе).

Для праздного препровождения времени имелась биллиардная комната, которую любил хозяин. Вечером, после чая, семья вместе с постоянными жильцами — Иостом до его женитьбы на племяннице Марии Петровны (в чём Фет принял большое участие, склонив богатую купеческую семью Щукиных на брак со швейцарцем неясного происхождения и скромного по её меркам достатка), его матерью, поселившейся в Воробьёвке, подолгу гостившим у дядюшки Петей Борисовым и Петром Шеншиным, когда он между приключениями проживал у брата, — раскладывала пасьянсы. Часто бывали гости — Боткины, оставшиеся старые друзья (так, июнь 1879 года по настойчивому приглашению Фета провела в Воробьёвке Александра Львовна Бржеская). Наезжал кое-кто из соседей-помещиков, чаще других — Павел Николаевич Каратеев, очень нравившийся Фету своей практичностью и скромностью и не чуждый отвлечённых интересов.

Занятие хозяйством сводилось в основном к бухгалтерии, строгому учёту, которому Фет с первых лет супружеской жизни придавал большое значение. Постепенно он «привык вести хозяйство из кабинета, из которого в подзорную трубу случайно мог видеть всё происходящее даже на отдалённом конце имения, чуть не однажды в год проверяя ход дела в такую пору, когда упущение было ещё поправимо»^{521}.

Центром этой жизни стал уютный кабинет на третьем этаже, быстро оказавшийся заваленным бумагами и книгами. Из него открывался красивый вид, хозяин мог проводить в нём сколько угодно времени даже в горячие для сельскохозяйственных работ дни. Какими интеллектуальными занятиями это время заполнить? В поэзии Фет видел не труд, оправдывающий хозяйственное бездействие, а скорее досуг. В воробьёвский период он написал немало «безделок», стихотворений «на случай», шутливых экспромтов. Зато перевод какого-нибудь большого и желательно философского сочинения показался ему вполне достойным интеллектуальным аналогом сельского труда. Что это могла быть за книга, подсказал ему недавно обретённый преданный поклонник и друг Николай Николаевич Страхов.

Известный критик, публицист, опытный журналист, соратник Достоевского по журналам «Время» (из-за неосторожной статьи Страхова о Польском восстании «Роковой вопрос» журнал был закрыт в 1863 году) и «Эпоха», недолго редактировал «Отечественные записки» (до того, как они попали под власть Некрасова и Елисеева) и «Зарю», но к 1873 году отказался от активной журнальной деятельности и поступил на службу библиотекарем юридического отдела Императорской публичной библиотеки. С 1874 года Страхов был членом Учёного комитета Министерства народного просвещения, в этой должности рецензировал естественно-научные книги, а свободное время посвящал научной работе — писал и издавал брошюры по естественно-научным, философским и политическим вопросам. В августе 1871-го состоялось его знакомство с Львом Толстым. Вскоре Страхов стал не только собеседником писателя, но отчасти и сотрудником: в следующем году помогал ему в издании знаменитой «Азбуки».

Фет познакомился со Страховым во время гощения у Толстых в Ясной Поляне летом 1876 года, и тот сразу вызвал его симпатию. В одном из первых писем новому корреспонденту, в ноябре 1877-го, он признавался с простодушной откровенностью, которую начал в себе культивировать: «Я открыл в Вас кусок круглого, душистого мыла, которое не способно никому резать руки и своим мягким прикосновением только способствует растворению внешней грязи, нисколько не принимая её в себя и оставаясь всё тем же круглым и душистым плотным телом»^{522}. Страхов счёл это комплиментом и был польщён.