Афанасий Никитин

Если мы рассматриваем сугубо практические последствия путешествия (сделал Никитин обрезание или нет), то, безусловно, правы те, кто считает, что Никитин ислам не принял. Но если возьмемся рассматривать «Хождение за три моря» в семиотическом поле, в поле символов и знаков, нельзя не признать, что в нем присутствует серьезная «мусульманская доминанта». Афанасий Никитин – европеец, человек русской культуры, оказывается в мире, где преобладают мусульманские ценности. Он шесть лет живет среди людей, воспитанных на этих ценностях. Он пытается их понять – и через них понять «магометанскую веру», а через это понять и собственное православие. Именно поэтому, утверждал Алексеев, невозможно интерпретировать христианское сознание Никитина и пытаться представить его как произведение отчасти мусульманское, поскольку они основываются на разных типах художественного мышления.

В качестве примера исследователь приводит цитату из письма французского философа эпохи Просвещения Шарля де Монтескье, который в «Персидских письмах» писал: «Дервиш – это монах магометанской церкви». У Афанасия Никитина тоже встречаются дервиши (он называл их «дербиши»): «Пегу тоже пристань немалая. Живут там индийские дербиши, а родятся там драгоценные камни: маник, да яхонт, да кирпук, и продают те камни дербиши». Представителю немусульманской культуры невозможно объяснить себе, почему дервиши, будучи «монахами» отнюдь не удаляются от мира, а занимаются торговлей, порой весьма состоятельны и имеют по несколько жен, а «магометанская церковь» – мечеть – не имеет алтаря, главного атрибута православного храма. Что самое удивительное, ислам не имеет института священничества «на освобожденной основе»: функции имама могут попеременно выполнять прихожане, утверждающие, что не нуждаются ни в каких посредниках для общения с Богом.

Для исследователя проблемы «Афанасий Никитин и ислам» здесь спрятана методологическая ловушка: по своим внешним признакам мусульманская традиция напоминает западноевропейскую, но общие для обоих концептуальные понятия (Бог, Священное Писание, молитва, судьба и др.) при более глубоком их рассмотрении вызывают ощущение «фундаментальной непонятости» этой семиотической системы. Это происходит от недостатка тех средств, которые предоставляет исследователям российская и западноевропейская традиция для «вполне корректной и ненасильственной интерпретации чужой традиции».

Скорее всего, «Хождение за три моря» зафиксировало сложную ситуацию духовного поиска русского православного купца. Является ли Афанасий Никитин православным по вере своей? Является, спору нет. А что для него важнее? И оказывается, что важнее всего для него оставаться дисциплинированным адептом церкви, сохранять внешнее благочестие и тщательно выполнять все обряды (вспомним, что впоследствии именно разногласия в обрядовости привели православную церковь к расколу). Афанасий переживает, что «забыл веры крестьянские» не потому, что называет своего Бога Аллахом, что немыслимо для православного, а потому что из-за потери книг не может совершать обрядовые действия, отмечать религиозные праздники. «Показательно, что Афанасий Никитин молится на языках, выученных во время странствия, переплетая турецкие, арабские и персидские диалекты. Мусульманские молитвы не носят характера отхода от христианства. Выросший в вере русский беженец не может жить без повседневных религиозных обрядов. Его смятение говорит не о внутреннем кризисе, а о духовном состоянии, свойственном той цивилизации, сыном которой он все равно остается», – пишет А. Ф. Галимуллина в «Вестнике ТГПУ». Тем не менее когда «бесермен Малик» пытается принудить его принять ислам, а Никитин отказывается, ссылаясь на разницу в молитвах и свою внеположенность этим землям («гарипство»), Мелик резонно комментирует это: «Истинну ты не бесерменин кажешися, а и кристьяньства не знаешь».

И здесь возникает один из самых могучих скрытых смыслов «Хождения»: Афанасий Никитин, прожив несколько лет в мусульманской стране, становится из «благочестивого прихожанина» настоящей «христианской личностью» – причем становится благодаря более глубокому познанию ислама. По мнению П. Алексеева, конфликт «внутреннего» и «внешнего» («веры» и «религии») решается введением в текст «Хождения» скрытой структуры, выражающей идею таухида – центрального философского понятия ислама.