Афган, любовь и все остальное

– Катя, ты тоже так думаешь? – зачем я это говорю? Зачем лишний раз мучить любимую. Так и есть, Катя молча глотает слезы. Еще слово и она разрыдается в голос. Как бы я хотел ее успокоить. Обнять, взять на руки и носить, носить, носить, пока она не уснет снова доверившись мне. Какая я сволочь. Ведь знаю же, что не сверну со своего пути. Нет, надо прямо сейчас сделать то, к чему я так долго готовился. Надо успокоить любимую женщину. Сделать все, чтобы она чувствовала себя правой. И снова она помогает мне, совсем об этом не догадываясь. Она просто кричит сквозь слезы, выплескивая обиду и непонимание.

– Тебя месяц фактически нет дома. Ты непонятно чем занимаешься. Уходи и никогда не возвращайся от своей любовницы. Так будет хоть честнее. – и я произношу страшную фразу, после которой возврата к прошлому не будет.

– Ты права. Так будет лучше для нас обоих. – Катя от моих слов разрыдалась в голос, убежала в комнату. Я боюсь поднять глаза на Марину Владимировну. Она скорее всего почувствовала не искренность моих слов. Как и Катя шокирована, и понимает, что не все здесь так просто. Умная женщина одним словом. Вот потому и молчит. Не произнесла ни одного слова пока я одевался в прихожей.

На ватных ногах вышел на площадку. Чувствую, как по моим щекам катятся слезы. Правильно сделал, что приехал сюда на автобусе. Выйду на рынке, надо накатит грамм двести. А то так и до инфаркта не далеко. Да и не смогу я сейчас быть в одиночестве. В забегаловке какой ни какой, а народ. Что я натворил? Не сейчас, не сегодня, а тогда. Семь лет назад, когда вернулся из армии. Боже, зачем я вступил на эту проклятую дорогу.

Я конечно выпил, но не в забегаловке на рынке. Тренькнул мобильник, меня вызывал Петрович.

– Срочно ко мне. Мы тут с Егором серьезный момент обсуждаем. – все правильно, напряг спал и Егор вышел из подполья. И нас снова ждут дела – вопросы, решение которых принесет нам большие деньги. И пока добираюсь до места вдруг вспоминаю Афган. Мой последний боевой выход, когда мы выносили тяжело раненного командира. Тогда я чувствовал себя примерно так же. Впереди полная неизвестность. Тяжелый и опасный путь. И уверенность, что я все делаю правильно. И все закончится благополучно. Так оно и вышло. Хотя шансов на это было до безобразия мало. И все в тройне усугублялось раненым в живот командиром. Пуля прошла навылет, и вроде как жизненно важные органы не задела. Но чтобы остановить воспаление, нужны антибиотики. Таблетки тетрациклина, что были у нас, уже закончились. И севшая рация болтается за спиной радиста тяжелым балластом. А идти нам до своих так далеко и долго, что добраться кажется просто нереально. Не сможем мы столько пройти по жаре, по горам. Не сможем, но идем, потому что идти надо. Остановка – это поражение и смерть. И я, снова оставшийся за старшего, думаю не об этой трудной и дальней дороге почти что в никуда. Пятьсот км до базы это пятьсот км, и это пока не главное. Мне надо найти лекарство и спасти командира. Еще день – другой и будет поздно. И если мы сейчас обойдем стороной встретившийся кишлак, то этим подпишем старлею приговор. Я должен решить, стоит ли рисковать жизнью тринадцати бойцов ради одного. И надо это все решить очень быстро, что я и делаю. Отдаю приказ:

– В цепь, рассредоточиться. Дистанция десять метров. – через пару минут мы заняли круговую оборону посреди кишлака, рядом с небольшой мечетью. И сразу же вокруг нас стали собираться дети, старики и женщины. Наш санинструктор Фархад, таджик по национальности, за переводчика. Объясняет, нам нужен пенициллин, у нас раненый. Они поняли и молчат. Реакции ни какой. А что я хотел? Умрет неверный, слава Аллаху. Фархад уже третий раз повторяет одно и тоже. И снова молчание. Пробую старый, испытанный метод. Обмен лекарства на оружие. И снова ни какой реакции. Хотят отмолчаться, надеются, что пронесет. Но сегодня не та ситуация, сегодня мне нужен антибиотик. И я знаю, у них он есть. Обрезания то пацанам делают. И я его получу чего бы это мне не стоило. Совсем не раздражаюсь от этого массового молчания. И уже знаю, как поступлю. У меня есть способ заставить говорить афганцев, и я их разговорю.