Афган, любовь и все остальное

Четверо бойцов берут толпу на прицел. Под стволами автоматов тишина становится просто оглушительной. Все смотрят на меня. Начинаю с остальными солдатами обход домов. Прошли четыре хижины, а по другому и не скажешь, глядя на эти глинобитно-каменные строения, и уже результат отличный. Два бородача средних лет, и трое парней так сказать призывного возраста. Еще через полчаса к этой пятерке добавляются семеро глав семейств. Зловещее молчание афганцев меня ни сколько не пугает, как и ненависть бьющая из их глаз. Я не новичок в этой стране. Почти пятьсот дней на войне. И мне кажется, что я уже не боюсь ничего. И даже могу совершить то, что на языке правосудия называется военными преступлениями. Но это мне кажется и не больше. Я не смогу стрелять по женщинам и детям, как и по безоружным людям. Но сейчас за моей спиной умирающий командир, и надо спектакль сыграть, как можно реальнее. И снова Фархад, заикающийся от страха и волнения, переводит мои слова, бьющие пулями по душам афганцев. Переводит, не спуская с меня испуганных глаз. А бояться есть чего. Если я через десять минут не получу лекарство, эти двенадцать бандитов – моджахедов будут расстреляны. И чтобы подтвердить серьезность своих намерений, выдергиваю из кобуры страшную «Беретту» и делаю два выстрела по этим двенадцати. Пули прошли в каких то сантиметрах от их голов. Мужики рухнули на землю, женщины заплакали – завыли в голос. Я в роли свирепого карателя. И кажется, эта роль мне удается на все сто. Весь мой вид выражает уверенность, что я получу необходимое мне лекарство. В моих глазах нет жалости к людям. Да и никто на смотрит мне в глаза. Это спектакль, но совсем уж не дешевый. И не ведают несчастные, я не знаю что буду делать, если мне не отдадут пенициллин. А чтобы такое не случилось, надо играть как можно правдивее. Надо доигрывать до конца эту не благодарную роль. И чтобы все четко видели мое лицо, на котором изображаю жестокую решимость, снимаю панаму. Пусть видят мои обгоревшие от солнца скулы и брови. Пусть видят, что я не один день брожу по их скалам, по их стране. Мои зубы скрипят от злости, крепко сжаты. Смотрите и знайте, пощады вам не будет. И вот последний аккорд этой сцены. Медленно убираю пистолет не в кобуру, а за пояс. И так же медленно вытягиваю из за спины свой проверенный АК. И усмехаясь улыбкой садиста, медленно оттягиваю затвор. Дело сделано, в моих намерениях никто уже не сомневается, включая и моих солдат. Фархад, перепуганный больше афганцев, что-то лепечет. Путает русские слова с афганскими, а может с таджикскими. Мои бойцы потупили ясные взоры. Такое впечатление, что они на стороне этих бородачей. Ствол автомата поднимается до уровня пояса и замирает на этих двенадцати. Они молятся, упав на колени. Неужели у них нет лекарства, и вся моя игра насмарку. А напряжение помноженное на злость такое, что кажется готов стрелять по безоружным людям. Во мне клокочет ненависть к ним. Из-за своего жлобства они готовы погубить моего командира и своих двенадцать соплеменников. Но нет, кажется до них наконец дошло, что сейчас может произойти страшное. И я довел себя этим спектаклем до полного идиотизма. В натуре готов полоснуть длинной очередью по этим молящимся людям. Женщины взвыли от ужаса, а одна подскочила к белобородому старику. Сначала что-то говорила ему, а потом схватила за отвороты халата и затрясла с такой силой, что чуть не опрокинула его на землю. И этот старейшина – аксакал, наверное самый авторитетный в кишлаке, внял наконец моей просьбе. Он ушел в ближайший дом и вернулся всего через пять минут с двумя коробочками. Простые картонные коробочки. По двенадцать ампул в каждой. Самый настоящий пенициллин советского производства, который должен спасти нашего командира, и который его спас. Передаю лекарство Фархаду и закидываю автомат за спину. Женщину плачут, а афганские пацаны смотрят на меня вроде как с уважением. Во все глаза, чуть не высунув языки.

Санинструктор продезинфицировал иглу над огнем зажигалки. Тут же ставит первый укол раненому. Все отлично. Задача выполнена. Мои бойцы расслабились. Слава Богу, что все прошло тихо и мирно.