Помимо внешней поддержки, о которой говорилось выше, талибы предприняли усилия по сбору средств на местном уровне с помощью системы налогообложения и «добровольных взносов». Талибы облагают налогом любую экономическую деятельность в районах, находящихся под их влиянием или контролем, за исключением случаев, связанных с образованием или здравоохранением. Крестьяне выплачивают натурой процент от урожая талибам, которые затем используют полученное для своих местных нужд. Даже предприятия, работающие на афганское правительство или на проекты, финансируемые Западом, обязаны платить налоги талибам.
Но на практике большая часть местных доходов, поступающих талибам, является результатом торговли наркотиками. Частично это налоги, но в основном деньги, которые контрабандисты передают талибам, чтобы те обеспечили их защиту, а иногда и ослабили в определенных районах присутствие правительства.
Как и в любой налоговой системе, предотвращение массовой утечки средств на пути снизу, где они собираются, наверх всегда было проблемой и для талибов, и для правительства. В то время как внешнее финансирование, как правило, поступает непосредственно руководству и, в частности, финансовой комиссии, налоги, прежде чем попасть в финансовую комиссию, по нескольку раз переходят из рук в руки. Взносы, согласованные за закрытыми дверями между контрабандистами наркотиков и талибами, скорее всего, будут, по крайней мере частично, присвоены, поскольку их суммы не могут быть оценены финансовой комиссией, и потому утечку трудно оценить. Источники «Талибана» в финансовой комиссии уже давно сообщают о хищении средств на всех уровнях его структуры. На практике большая часть взносов, собранных движением «Талибан», не поступает в казну центральной организации. Часть наличных денег может быть использована командирами и лидерами талибов для финансирования своих собственных групп или фронтов, в то время как некоторые другие могут быть просто присвоены в личных целях. Ахтар Мохаммад Мансур подвергся широкой критике со стороны талибов за свои «инвестиции» в Дубае, которые разведка ISAF оценила перед его смертью в 2 млрд долларов. Очевидно, что это не были сбережения, оставшиеся от его зарплаты в качестве заместителя, а затем преемника Эмира аль-муминина.
У талибов сегодня нет единой цели, и, возможно, никогда ее и не было. Их полицентричный характер усилился по мере расширения движения и включения в него новых сетей, таких как вышеупомянутые группы «Хизб-и ислами» на востоке и бывшие моджахеды на западе и на севере. Они также начали набор в свои ряды в государственных школах, вместо того чтобы сосредоточиться на религиозных семинариях (медресе). По мере того как движение «Талибан» становилось все более разнородным, менялись взгляды, представления и цели внутри него.
В результате у талибов нет четкого представления о том, как должно выглядеть мирное урегулирование, за исключением того, что им нужны вывод иностранных войск, внедрение ислама в институты Афганистана, а также некоторая форма разделения власти и ресурсы, чтобы позволить им на равных конкурировать с другими политическими группами.
Большинство политических лидеров движения «Талибан» (тех, кто заседает в Рахбари шура), как правило, благосклонно относится к переговорам о примирении, хотя характер такого примирения, возможно, не будет похож на то, чего стремятся достичь политики США или правительство Афганистана. Политические лидеры кровно заинтересованы в стремлении к примирению, потому что без него единственно возможными результатами сложившейся ситуации являются распад афганского государства, поражение талибов или их военная победа. Ни один из этих вариантов не является для политических лидеров талибов привлекательным, даже третий, потому что для его достижения им пришлось бы наделить чрезвычайными полномочиями некоторых из наиболее способных военных деятелей талибов, таких как Абдул Каюм Закир, Кари Барьял или Сираджуддин Хаккани. Эти люди в прошлом уже демонстрировали свои бонапартистские наклонности, и политические лидеры справедливо боятся, что в случае военной победы талибский покоритель Кабула придет к власти и маргинализирует своих менее удачливых собратьев. Эти опасения только усилились, когда мулла Омар, чья личная легитимность никогда не подвергалась в рядах талибов сомнению, заболел и, в конце концов, в 2013 году умер.