Афонский период жизни архиепископа Василия (Кривошеина)

Дорогой брат, очень давно хотел тебе написать, но парижская жизнь так заполняется поверхностными мыслями, заботами и всяческими занятиями, что трудно выбрать время и покой, чтобы сосредоточиться на письме к тебе. Сейчас мне удалось «вырвать» 8 дней от оставшегося отпуска и уехать на эти дни в снега. Живу в замке, у знакомых, на высоте 1400 метров и в 3 километрах от ближайшего жилья, в 6 километрах от железной дороги, без газет, без всяческого общения с внешним миром. Чудесный, глубокий и пушистый снег, яркое солнце днем и замечательная луна и звезды ночью. Хожу до полной усталости на лыжах. Такой зимы и лыжных пробегов я не переживал с самой России. Организовать этот отпуск было не просто, чтобы он стоил мне минимум денег, и чувствую, что он дает мне большой отдых и радость. Про мою парижскую жизнь мало что могу сказать интересного. Материальная сторона ее за последние годы резко ухудшилась, но существовать как-то можно, хотя меня очень волнуют все эти заботы. С другой стороны, общее положение настолько неустойчивое, что думать о каких-то переменах и перестраивать свою работу, бросить место, на котором я уже почти 10 лет, - тоже очень трудно. Нужно как-то и что-то переждать и перетерпеть. Должен сказать, что у меня вновь появилась какая-то, может быть, мало на чем основанная уверенность, что моя жизнь и работа не будут всегда «зря» протекать на чужбине, ради куска хлеба, и что удастся еще потрудиться и на пользу родины. Никогда не принадлежал к людям, убежденным в близком «падении» большевиков и ожидающим его каждую весну; я годами отрицал самою возможность такого события и в сколько-нибудь близкие сроки. Ничто не заставило меня переменить мнение, и сейчас и мои надежды на работу в России (и для России) относятся скорее к области какого-то внутреннего чувства, чем логических выводов. Дома у меня все благополучно, не нарадуюсь на Никиту. Очень надеюсь, из него удастся воспитать русского человека «в линии» его деда и дядюшек. Данные у него как будто к этому все имеются. Нинино здоровье стало гораздо лучше, она вполне оправилась от рождения Никиты. Мама тоже в очень хорошем виде, но меня беспокоит ее судьба в связи с неизбежной ликвидацией нашего севрского дома - но что-нибудь к тому времени придумаем. Смерть Ади была для меня гораздо более горестным и тяжким ударом, чем я сам мог бы предположить. В последние года два мы с ним опять очень сблизились, и казалось, что нашей дружбе суждено было укрепляться и развиваться. Бог рассудил иначе! Кончина Ади, по своей совокупности обстоятельств, была действительно редкой и прекрасной. Очень жалею, что не смог с ним поговорить основательно после его приезда (он был уже очень плох) и проститься заживо. А мне хотелось расспросить его, ведь он был единственный

764

Письма монаху Василию от И. А. Кривошеина

из наших, видевший тебя за столькие годы. Из старых друзей я по-прежнему (и даже еще больше) дружен с Лориолем. Он очень интересно и гармонично развивается и стал мне еще более интересен и хорошим человеком. С большинством же остальных наших старых с тобой знакомых остались почти исключительно внешние отношения; появились новые друзья, которых ты не знаешь. Напиши мне, пожалуйста, когда захочешь. Во всяком случае, я читаю письма, которые ты пишешь маме и Кире, и таким образом поддерживаю хоть какую-то связь с тобой. Крепко тебя обнимаю. Твой брат Игорь

P. S. Никита всегда молится перед присланным тобой образом св. Пантеле-имона. В воскресенье были его именины, очень жалею, что не смог быть с ним в этот день.

<Письмо написано по-французски> Chateau d'Arcine,

Савойа, горы, 28 сентября 1945 г.