Афонский период жизни архиепископа Василия (Кривошеина)

Мы убеждены, что В. честное Блаженство и любимая сестра Сербская Церковь с братским расположением рассмотрят эти наши пояснения и признают, что действия Св. Кинота и наши были исключительно продиктованы настоятельным долгом охраны порядков Св. Горы и что если по неведению дела возникло недоразумение и недовольство относительно случившегося, то все это разсеется, наша же взаимная любовь и братское расположение будут по прежнему сердечными. Это для нас всегда ценно и желательно ради нашего взаимного и общего всей Святой нашей Православной Церкви блага.

На сем снова целуем Вас о Господе и пребываем с братской любовью.

1933. Апрель 10.

В. Честного Блаженства любящий во Христе брат Константинопольский Фотий

93

Монах Василий — грамматик обители: документы монастыря 1925-1940 гг

(3-е письмо Патр. Фотия Патр. Варнаве)

№ 994

Блаженнейший и т. д. ( как в первом письме).

Мы братски получили новое письмо от В. Блаженства от 22 апреля за № 320. Прочитав его на заседании Синода, мы увидели, что и в нем В. Блаженсвто пишет о прискорбном, как Оно называет его, вопросе о святогорском Св. монастыре Хи-лендарском, прося при этом, чтобы он был разрешен не по букве закона, но в духе христианской любви, «которая должна быть господствующим началом во взаимных отношениях обеих братских Церквей».

На это мы замечаем, во-первых, что вопрос о Хилендарском монастыре в том, что касается изменения его внутреннего строя, и ранее не мог бы создаться, если бы все развивалось бы каноническим и законным путем, и теперь или когда-либо не может существовать в деле, путь к разрешению коего предвидится законом. Порядок перемены (внутреннего строя) столь ясно и точно определен в Канонизме Св. Горы (ст. 85), что для монастыря, для которого, как и для всех, Канонизм этот является ненарушимым законом, не может существовать какого-либо сомнения или недоумения относительно нормального образа действия. Да и затруднения никакого не может возникнуть, дабы действовать законным и единственно дозволенным этим способом.

Что же, однако, произошло вместо этого в этом воистину прискорбном деле?

Монастырь ничего не сообщил Св. Киноту и через него нам о желании монастырского братства в целях законного одобрения и введения общежительного строя (хотя он был совершенно обязан и мог это сделать). Вместо этого появился в качестве организатора и устроителя для монастыря иерарх, приехавший туда извне как посетитель и гость и присутпил, попирая канонические местные порядки, к совершению священнодействий, постановлений в сан и других действий, каковых никогда не только Св. Гора и господствующая над ней Наша Великая Церковь Христова, но и никакая другая братская Церковь (и, конечно, и сама Сербская Церковь) никогда не допустили бы в своей области/территории.

В. Блаженство хочет снова оправдать незаконные действия Преосв. еп. г. Николая, утверждая, что он совершил поставление в сан и все прочее в монастыре, основываясь на данном ему нам разрешении священнодействовать во Св. Горе все время своего пребывания там, причем он широко истолковал это разрешение. Но иерарх столь выдающийся, как Преосв. еп. г. Николай, как нам его рекомендовало В. дружественное Блаженство, не мог, как мы предполагаем, не понять

94

Письма Патриарха Фотия II по вопросу о строе Хиландарского монастыря

смысл и объем данного ему разрешения священнодействования и позволить себе явно противоканонические и незаконные действия в чужой области, каковые не могли бы быть допущены им ни в своей епархии, ни Сербской Церковью на своей территории, если бы их там пытался совершить чужой архиерей. Кроме того, при выдаче нами разрешения священнодействовать определенно указано было наше условие совершения священнодействий согласно законам Св. Горы.

Каковы же эти законы, Его Преосвященство хорошо могло и обязано было знать или узнать, тем более, что Оно уже не первый раз едет на Св. Гору.

В. дружественное Блаженство говорит о духе христианской любви, дабы она превозмогла над буквой закона. В самом деле, любовь «долготерпит и проявляет благость» и не должна «раздражаться и мыслить зла». Но разве возможно, чтобы существовала действительная любовь, не опирающаяся на прочную основу сохранения канонического строя и взаимного благоговения к правам других? Какая, наконец, ответственная власть, не только церковная, ни и всякая другая, может для духа любви дозволять нарушения и презрение законов, хранителем которых она поставлена?

Трещина, открываемая путем нарушений в ограде канонов и порядка, ведет (об этом свидетельствует история) не на путь любви, но на стропотные безумия трений и споров, из коих не может произойти никогда и ни для кого какое бы то ни было добро.