Африка африканеров

Когда я вошла к нему в приемную, сердце мое сжалось: он очень похож на немецкого актера Говарда Вернона, специализировавшегося на ролях эсэсовцев. Бота уставился на меня своими холодными стальными глазами, покуривая сигарету в золотом мундштуке. Говорит он по-английски, но с таким акцентом, что у меня мурашки забегали по спине.

После обмена впечатлениями о Транскее, в результате чего он уверовал в мою фанатичную преданность «раздельному развитию», я спрашиваю, как, на его взгляд, решат ли бантустаны назревшие в Южной Африке проблемы и не потребуют ли африканцы, которых я, чтобы доставить ему удовольствие, называю «банту», когда-нибудь независимость, пусть хоть на таких условиях?

— Мы все предусмотрели, — говорит он, поднимаясь, и нажимая кнопку. На стене тут же появляется карта Южной Африки, на которой черной краской закрашены резерваты в том виде, как они существуют сейчас. Вместе с английскими протекторатами Басутолендом, Свазилендом и Бечуаналендом они образуют некое подобие подковы, верхушка которой соприкасается на северо-востоке с Мозамбиком.

— Взгляните. Вокруг этой подковы есть зоны белых. Следовательно, мы их держим под контролем. У них нет ни одного выхода к морю, так что они полностью зависят от нас. Точно так же обстоит дело и с британскими протекторатами. А в случае если этого и в самом деле окажется недостаточно, мы сделаем вот что. — Появляется еще одна карта, на которой вся восточная часть страны выкрашена в черный цвет, за исключением небольшого круга, очерченного вокруг Дурбана. — Мы отдадим им часть Наталя, который через Зулуленд соединяется на севере со Свазилендом, а на юге через Транскей с Басутолендом. Судьба Дурбана будет решаться отдельно. Все остальное отойдет государству белых.

Иными словами, если понадобится, националисты согласны отдать африканцам все слаборазвитые, с размытой почвой районы, где нет никаких коммуникаций и никакой промышленности. За собой же они оставят весь промышленный район Ранда, включая Йоханнесбург и золотые рудники, Оранжевую провинцию с ее алмазами и скотоводством, затем Капскую провинцию с ее заводами, фермами и плантациями — цветущим садом Африки. Таким образом, вместо множества мелких резерватов, откуда они черпают рабочую силу, у них образуется один большой. В глазах же всего мира они принесут в жертву половину своей страны.

А пока, в ожидании осуществления этих планов, Бота занялся «обелением» Дурбана. Раздел Наталя на зоны, заселенные африканцами, уже завершен, дело теперь за индийцами. Подобно африканцам и метисам индийцы должны покинуть кварталы, где они жили испокон веков и где дела их процветали, чтобы перебраться в гетто, отведенное для них не меньше чем в двадцати километрах от любого делового центра.

В ближайшее время предстоит переселить еще около сорока тысяч индийцев, которые вот уже восемьдесят лет живут в квартале Като Манор, где у них свои магазины, дома, кладбища, кинотеатры. Но труднее всего, пожалуй, будет решить, как поступить с тремя тысячами коммерсантов, живущих в центре Дурбана, в том самом знаменитом индийском квартале, который немало способствовал процветанию и славе города.

У Боты на столе лежит большая карта. Это Дурбан и его окрестности. О своих планах он говорит отрывисто:

— Я переселяю пять тысяч семей из Грейвилла в Исипинго-Бич, а на их место поселяю белых, живших раньше в Исипинго-Бич.

Он меня до такой степени загипнотизировал, что я и половины не понимаю из того, что он говорит. Потом уж я узнала, что белые, которые живут теперь на побережье в Исипинго, пожилые люди на пенсии. Ума не приложу, что они будут делать с индийскими магазинами. Во всяком случае, индийцы-то наверняка разорятся, точно также как метисы. Если какое-нибудь владение оценивается муниципалитетом в одиннадцать тысяч двести рандов (семьдесят восемь тысяч четыреста франков), бюро по перегруппировке покупает его за пять тысяч рандов (тридцать пять тысяч франков). Здесь, так же как и в других случаях, речь идет о том, чтобы разорить людей, а затем воспользоваться по сходной цене их рабочей силой.

Но главный проект Боты, настраивающий его на лирический лад, состоит в том, чтобы перенести все промышленные предприятия, расположенные в зоне белых, как можно ближе к городам-гетто. Как раз это-то сейчас и происходит с Умлази, новой «образцово-показательной» локацией для зулусов, которая находится в районе Дурбана; туда согнали девяносто тысяч человек.

— Таким образом, ни одному банту нечего будет делать в Дурбане, — говорит мне Бота. Его голубоватые со стальным отливом глаза чуть не вылезают из орбит.

— После того как был принят закон, разрешающий оставлять на ночь только одну служанку, вообще можно спать спокойно, — поспешила добавить его почитательница.

Бота объясняет мне, что промышленникам, которые согласятся перенести свои заводы, государство возместит убытки.