Африка африканеров

Человека, который рассказывает мне все это со стаканом бренди в руке, зовут Морисьен, он возглавляет большое предприятие по переработке сахарного тростника, расположенное в самом центре резервата. Меня он совсем не знает, и лишь потому, что у нас с ним есть какие-то общие знакомые, он пригласил меня к себе на несколько дней. Правда, он состоит в Прогрессивной партии.

Морисьен тут же понял, что мне хочется встретиться с Лутули. Друзья, с которыми я уже говорила о своих намерениях, в один голос заявили, что это невозможно. В 1963 г. Лутули тайно дал несколько интервью иностранным журналистам, и теперь надзор за ним усилился, он не имеет больше права выходить из дому. Раньше ему время от времени разрешалось сходить в церковь или к мэтру Мухаммеду, адвокату, тот индиец и теперь сам находится под арестом. Рано утром, когда на дороге никого нет, Лутули позволяют дойти до амбара, который расположен на вершине холма. По сути, он не имеет права и слова никому сказать, потому что ему запрещено участвовать в каком бы то ни было сборище, где встречаются больше двух человек. Лутули не имеет права делать никаких заявлений. И если он нарушит хоть одно из этих предписаний, его отправят в тюрьму. Здоровье у него неважное (последние годы он только и делал, что перекочевывал из тюрьмы в больницу и обратно), и потому друзья всячески оберегают его, не желая, чтобы из-за какой-нибудь случайности или по неосторожности на него обрушились новые репрессии.

Хозяин, пригласивший меня, очень близок с Лутули (будучи руководителем общины мелких зулусских фермеров тот часто приходил к нему на завод), он считает, что, если мне удастся попасть в резерват, я преспокойно могу зайти к Лутули в дом. Весь вопрос в том, как попасть в резерват? Даже рабочие с его предприятия, независимо от того, белые они или индийцы, не имеют права уходить далеко от служебного здания. Полиция строго охраняет все входы и выходы.

В конце концов я решаюсь отправиться к администратору Стенджера, которому повторяю все ту же историю, чтобы получить у него разрешение на посещение резервата.

— Что, что? Социология? — переспрашивает он. — Вы хотите знать, как зулусские женщины варят обед, да?

Я уже готова подтвердить это, но знакомый мой, полагая, что этого недостаточно, поспешил добавить, что я хотела бы также собрать материалы о деятельности первых миссионеров и посетить могилы американских пасторов.

Администратор заставляет меня заполнить кучу всяких формуляров и, к моему величайшему удивлению, выдает мне пропуск сроком на пять дней. Правда, он оговаривает, что до наступления темноты я обязана покидать резерват, а кроме того, не позволять себе никаких критических замечаний в адрес администрации.

Решено было, что санитарка медпункта для африканцев в Стенджере проводит меня и будет моим переводчиком.

Мэри мне сразу поправилась. Ей около сорока лет, и как две капли воды она опять-таки похожа на певицу Мариам Макебу. Она обладает поразительным чувством юмора и даром понимать все с полуслова. Одного дня нам оказалось достаточно, чтобы почувствовать общность наших взглядов и понять, что я не студентка, а она не только санитарка.

Взбираясь на холмы, покрытые сахарным тростником, цвет и запах которого до такой степени напоминает мне Кубу, что голова идет кругом, мы болтаем без умолку.

Мэри — типичная африканка. Она привязана к обычаям и культурным традициям своего народа, хотя мыслит на европейский лад. Законы апартхейда помешали ей получить медицинское образование, но благодаря уму и живости восприятия ей удалось многому научиться. Она верующая, но поддерживает наиболее передовую группировку АНК, ее политические требования идут гораздо дальше, чем просто борьба против апартхейда.

— Понимаешь, — говорит она, — главная наша забота — это земля. Поэтому борьба за менее расистское правительство решает далеко не все. Основная-то проблема заключается в том, что двенадцать миллионов людей владеет десятью процентами земли, а три миллиона — всей остальной землей. В Гроутвилле на семью приходится в среднем четыре акра земли (т. е. приблизительно полтора гектара), а на ферму белых положено минимум сто пятьдесят два акра. Кроме того, есть компании, в распоряжении которых имеются тысячи гектаров. Тростник здесь срезают раз в два года. Значит, на год приходится пол-урожая. На это не проживешь, и мужчины вынуждены уходить на заработки на плантации крупных компаний или же увеличивать число временных рабочих на рудниках.

В Гроутвилле, точно так же как и во всех остальных резерватах, мужчин не осталось. Мы видели лишь до времени состарившихся женщин с нездоровой кожей, которые изо всех сил стараются вырастить возле хижин, сооруженных из самана и веток, хоть какие-нибудь овощи, чтобы прокормить множество ребятишек со вздувшимися от голода животами.

Мне не забыть долгих часов, проведенных с Мэри на глиняном полу под сенью хижин, когда я, потягивая терпкое «пиво банту», которое здесь варят тайком, слушала рассказы женщин об их несчастной доле.