Невозможно представить себе размеры этого заповедника. Вот они, огромные пространства, о которых, по мнению Биньяванги Вайнайны, непременно напишет любой мзунгу, взявшийся строчить об Африке. Напишу и я: эта саванна с ее редкими раскидистыми деревьями (зонтичная акация, египетский баланитес, смоковница, колбасное дерево) простирается так далеко, что там, где все охвачено синей дымкой у линии горизонта, мозг, не привыкший к такому размаху суши и земного кругозора, додумывает моря. Засыпая от автомобильной качки, я уже вижу кромку берега и бескрайнюю морскую синь. Но вот на горизонте показываются холмы с барашками кустарника, мигом выправляя восприятие. Стадо слонов движется как в замедленной съемке; слоненок, на минуту отставший, вдруг обнаруживает, что остался один, и опрометью несется к слонихе, которая в это время принимает грязевую ванну. Львиный прайд — две львицы и восемь львят — лежат на камнях, вылизывают друг дружку. Подъезжаешь вплотную, они сначала не реагируют, потом один из львят подходит к машине и ложится прямо возле двери: машина отбрасывает тень, львенку тут приятней лежать. Их разморило от полуденной жары; кажется, они едва могут пошевелиться. Наконец одна из львиц поднимается на ноги, и импалы, пасущиеся неподалеку, застывают как вкопанные: кому‐то из них быть съеденным. Самцы импалы проводят жизнь в брачных «боях без правил». Одно правило все-таки есть: победитель уводит самку и детенышей побежденного. Последнему остается только надеяться, что рано или поздно его недруга сожрет лев и тогда семья вернется к нему, неудачнику, за неимением лучшего. Невдалеке от импал и львов трусят на своих коротеньких лапах бородавочники — уродливые, суетливо-пугливые, беззащитные зверьки. Их особенно жалко: Создатель наделил их не только короткими лапами, но и короткой памятью. При виде льва плюшевый уродец пускается наутек, но уже через минуту напрочь забывает, что силился убежать от опасности, и останавливается пощипать травку; тут-то его и настигает хищник. И вот в трех метрах от нас львица уже с хрустом пожирает упитанного бородавочника. Вгрызается в брюхо, вытягивает зубами кишки и нутряной жир. Вторая львица как ни в чем не бывало лежит рядом, полуспит.
Бонайя беспрестанно переговаривается по рации с другими водителями: сообщают друг другу, кто где видел каких животных. Только и слышишь: «Мботи-Мботи». Мботи, так зовут одного из других водителей, отзывается сквозь помехи: «Бонайя-Бонайя». Фотоохота в саванне как поход в лес по грибы — с той разницей, что здесь никто ничего не присваивает, поэтому все охотно выдают «грибные места». Вообще выручают друг друга; если кто застрял, помогают, подвозят. Любо-дорого смотреть. Чем больше общаешься с Бонайей, тем больше он импонирует: умный, образованный, все знает про флору-фауну и не только. Обсуждали с ним африканскую литературу — тоже знает.
Сафари — квинтэссенция опыта белого туриста в Африке: увлекательнейшая экзотика, люкс и покой, если только не выходить из машины. То же самое и в городе, среди людей. Можно сказать и так: сафари — тот же зоопарк, только в клетке не животные, а ты сам. Клетка на колесах. Белым людям сафари рекламируют как невероятное африканское приключение; на самом же деле это идеальный отдых для пенсионеров. Безопасное, приятно-скучноватое занятие, не требующее от участника ничего, кроме как глазеть в окно и щелкать фотоаппаратом. В машине укачивает; в основном трясешься по бескрайней и монотонной саванне в поисках «большой пятерки». Первые несколько часов интересно, потом начинает бросать в сон. Мы поехали на полтора дня, и этого оказалось больше чем достаточно. А ведь люди покупают путевки на две недели, платят много тысяч долларов. И, вернувшись, описывают как нечто головокружительное, полное неожиданных сюжетных поворотов и виражей. Принцип марк-твеновского «Королевского жирафа»[294]
. К слову, жираф, которого я кормил с руки в «Giraffe Centre» в Найроби (тоже часть обязательной программы), был великолепен и даже, пожалуй, изыскан.