Африканская книга

Для Лоры с Санни это было началом муки, продлившейся полторы недели. После того как я в преддверии поездки прожужжал им все уши о достоинствах ганской кухни, выяснилось, что в этой стране им решительно нечего есть. Все слишком остро, слишком жирно, слишком странно. Под конец их передергивало от одного вида ганской еды; если бы не картофель фри, им пришлось бы здесь голодать. Тем временем я, окончательно освоившись, уплетал за обе щеки, болтал на чви — в общем, раздражал их каждым словом и жестом.

В какой-то момент один из ганских коллег отвел меня в сторону пошептаться: «Понимаешь, Квабена, ты — ганец. То есть ты, конечно, и американец, и русский, и кто там еще. Но в глубине души ты — ганец, мы это сразу почувствовали. Поэтому ты говоришь на чви и любишь Гану. Но твои друзья… они нам тоже нравятся, но… они же такие… такие… американцы…» Я с удовольствием принял этот комплимент, замаскированный под жалобу на привередливых американцев. Какая грубая лесть, как приятно!

Особенно приятно, что меня снова назвали ганским именем Квабена — мальчик, родившийся во вторник. Так меня называли когда-то в Эльмине. Теперь это имя само по себе расшевелило ворох беспорядочных воспоминаний — узнаваний. Миху нйинаа[354]: эти горки кенке и клубни ямса; эти маршрутки с надписями религиозного содержания на заднем стекле; эту придорожную распродажу плюшевых диванов, автомобильных шин, мраморных колонн; этот бодрый хип-лайф, который круглосуточно крутят по радио (Ruff-n-Smooth, R2Bees, P-square, Wande Cole, Kofi Mole). И то, как нсуовуры[355], торгующие водой в пластиковых пакетах, проплывают между встречными потоками машин, неся свой ежедневный товар, как водится, на голове; и то, как с утра выстраивается очередь в лачугу, где продают уааче. И клетчатые сумки «Ghana must go», и лихих таксистов в растаманских шапках и дредах… Таксист любит отчаянную езду, острые ситуации, он никому не уступает, воспринимая дорогу как поле битвы, садится на хвост другой «тойоте», еще более побитой, чем его собственная. Но у той «тойоты» не работает стоп-сигнал, и, когда она внезапно тормозит, мы чуть не врезаемся, затормозив в считаных сантиметрах от аварии. Душа уходит в пятки, и мне хочется придушить нашего лихача-водителя, но самообладание — главное, и вместо того, чтобы обматерить его, я говорю: «Молодец. Хорошая реакция». «Это Господь мне помог», — отзывается он, не глядя на меня и не меняя сурово-отрешенного выражения лица. «Ньяме адом»[356], — соглашаюсь я. И тогда его лицо расплывается в трогательной улыбке.

Все чужое и родное одновременно — не так, как бывает у эмигранта, вернувшегося на родину, а как у человека, изначально и навсегда чужого, но воспринявшего чужую культуру, полюбившего ее и не скованного при этом стремлением стать ее частью. Вот о чем хочется еще писать. Проза — во всяком случае, проза памяти — пытается воссоздать все, что не удается удержать. А удержать, если повезет, можно только какой-нибудь штрих или интонацию, некий сухой остаток, с которым имеет дело поэзия. Остальное приходится выстраивать заново. Ибо, как мы помним из Пруста, «дома, дороги, аллеи столь же мимолетны, увы, как и годы». Травелог — одна из разновидностей «прозы памяти». Но память здесь особенная, потому что всякий новый язык, которым ты овладел (пусть даже на самом рудиментарном уровне), и всякая новая культура, в которую тебе посчастливилось вжиться, есть дополнительное зеркало. В этом смысле человеку, попавшему на Африканский континент, повезло особенно. Для остального мира Африка — до сих пор terra incognita. А значит, она притягательна не только своей экзотичностью, но и своей открытостью. Ведь наиболее изведанные точки земного шара всегда наименее доступны, там труднее всего выйти за пределы туризма. Чтобы что-то понять или прочувствовать, там надо провести очень много времени. Африка куда доступнее: багаж априорных представлений, от которого необходимо избавиться, не столь огромен; тут можно почти сразу начинать с нуля. Если развивать довольно очевидную метафору дополнительных зеркал, можно сказать, что в Африке эти зеркала начищены до блеска, отшлифованы песком Сахары и Калахари. Может быть, поэтому африканские поездки всегда получаются более насыщенными, чем путешествия в другие части света. И после стольких лет и стольких мест Гана — по-прежнему любимая.

4. Малийская кухня