Африканская книга

Куда приятнее вспоминать другой Марракеш: тихий жилой район, поодаль от гиммика медины, от псевдонаучных гитик площадного звездочета. Здесь всей этой мишурой и не пахнет. Это район, где с точки зрения туриста нечего смотреть, но есть где гулять. Тенистые улицы, обсаженные бугенвиллеями и джакарандами, краснокирпичные пятиэтажки. Вечереет, и в кафешках под открытым небом столики накрыты к ифтару[343]. Традиционный набор блюд для разговления — яйцо вкрутую, суп «харира» со сладкими кренделями «чебакия», фаршированные финики, напиток из апельсинового и огуречного соков с орегано, пирожки «бриуат» и прочая выпечка — ждет назначенного часа. За некоторыми столиками уже сидят люди — в основном одинокие пенсионеры. Они тоже ждут. Тихо разговаривают, читают газеты. Когда наступает время ифтара, они не набрасываются на еду и питье, а, помолившись, с подчеркнутой неторопливостью берут стакан с апельсиновым соком, делают маленький глоток, отламывают маленький кусочек пряника «мханнча». Церемониальность, напомнившая мне еврейский «седер». Но почему тут одни мужчины? Холостяки? Нуру, уже хорошо знакомая с местными реалиями, объяснила: пока мужчины разговляются в кафе, женщины ждут их дома. Готовят ужин, нянчат детей. Прелести жизни в патриархальном обществе.

Богатые семьи встречают ифтар в ресторанах с традиционной музыкой «чааби». Нам посчастливилось побывать на таком празднестве в Рабате. Вообще, вопреки тому, что пишут на туристических веб-сайтах, священный месяц — далеко не худшее время для поездки в Марокко. В эту пору здесь можно увидеть много интересного. Мне запомнились ночные гулянья в Касабланке, в районе набережной Корниш, где «les nuits du Ramadan» сверкают огнями бесчисленных кафе-кабаре; и заторы в два часа ночи (все спешат к ночному намазу «тахаджуд», который принято совершать в последние десять ночей Рамадана); и затишье во время сухура (в эти предрассветные часы такси не поймать); и «двойной» счетчик во время ифтара (тут не поспоришь: как-никак, таксисту, работающему в этот час, приходится поститься дольше положенного).

И снова поезд. На сей раз наши соседи по купе — две марокканки, мать с дочерью. Мать — в хиджабе, дочь — без. Дочери лет двадцать. Судя по всему, эти женщины тоже далеко не из бедных. Обрадовались, узнав, что я говорю по-французски, и остаток пути болтали без умолку. Мать, бизнес-леди, владеет сетью бутиков по всему Марокко. Дочь — на выданье. «Скажите, доктор, вы не мусульманин? Очень жаль. Но раз так, вот вам гостинец». Сладости домашнего приготовления. Как же я буду при них это есть, когда они обе постятся? «Ешьте, ешьте, доктор, нам приятно!» Разговоры о том, как мать лечилась в Эмиратах: «У них там новейшее оборудование и бездарнейшие врачи». О ночных гуляньях в Корнише: «Это прожигатели жизни, доктор, они ничем полезным не занимаются. Для них Рамадан — одна сплошная тусовка. Всю ночь торчат в своих кабаре, курят шишу, а потом дрыхнут целыми днями. Просыпаются как раз к ифтару, очень удобно. Хороший пост, ничего не скажешь… А вот когда будет Ид-аль-Фитр…[344] Вы, кстати, когда уезжаете из Марокко? Уже завтра? Сколько же дней вы у нас провели? Но ведь это просто возмутительно! В Марокко, чтобы что-то увидеть, надо провести не меньше месяца. Останьтесь, доктор, хотя бы еще на несколько дней. Ид-аль-Фитр уже на носу. Мы с дочкой пригласим вас на ужин, и вы поймете, что никогда раньше не пробовали настоящей марокканской кухни».

В этот момент купейная дверь открывается, и тощий молодой человек всучает каждому из пассажиров по кульку. Санни, вконец ошалевший от уличных торговцев с их ежеминутными посягательствами на его кошелек, шарахается от протянутого ему кулька, как от кобры. «Ла шукран![345] — угрожающе выкрикивает он. — Ла шукран! Мне ничего не надо!» Молодой человек пожимает плечами, кладет кулек на сиденье рядом с Санни и проходит к следующему купе. «Переведите своему другу, что ему нечего бояться, — говорит марокканка. — Дело в том, что до ифтара осталось всего пятнадцать минут. Мы в это время будем еще в пути. Этот мальчик просто решил обо всех позаботиться». Я открываю кулек: в нем бутылка воды и финик.

3. Ганская кухня

Я вернулся в Аккру, вняв зову вещей птицы Санкофа. На русский имя птицы переводится как «Вернись и возьми», а изречение, связанное с пиктограммой, звучит так: «Чтобы смотреть в будущее, надо увидеть свое прошлое». Голова птицы повернута назад, в раскрытом клюве — яйцо. В незапамятные времена она взяла под крыло этот город и эту страну. Санкофа — один из символов «адинкра», древней идеографической письменности народа ашанти. Десять лет назад я впервые услышал про эти символы. Посвятив без малого год изучению языка ашанти-чви, впервые отправился в Африку, чтобы работать там врачом. И вот наконец возвращаюсь туда, откуда начал; нынешняя поездка в Гану — первая за десять лет.