Африканский роман

Отзвуки советского разгулья постепенно докатились до месье Мула. Но личная жизнь иностранных специалистов его абсолютно не касалась, тем более что на работе выпивки не сказывались и учебный процесс от них не страдал. Страдал от отсутствия взаимности Нуридин, но до его чувств не было дела даже мстительному Морису. У него, очевидно, появились заботы поважнее, и любовь отошла на задний план. Между тем воздыхатель чах изо дня в день. Лариса, как могла, отводила глаза, не желая усугублять ситуацию. Нуридин понял её по-другому. «Vous me méprisez?» [149] – вопрошал его молящий взор. Не дождавшись ответа, он решился на отважный поступок. Стремясь утвердиться в глазах любимой девушки, благородный юноша грудью встал на защиту советских людей, когда Фарид обозвал их «интервентами». Грудь Нуридина оказалась достаточно крепкой, чтобы выдержать шквал ответных ударов. Сдерживая эмоции, Лариса безмолвно следила за потасовкой стажёров. Неопровержимую победу одержал Нуридин, нанёсший выскочке сокрушительное поражение, от которого тот не опомнился до конца учебного года. Стажёры приветствовали смену лидера одобрительным гулом, а переводчица поблагодарила защитника прочувствованным взглядом. После этого инцидента Нуридин приосанился, а Лариса поощряла его чувства прозрачными намёками.

Кстати сказать, поддержка влюблённого стажёра была весьма своевременной, так как лицо Советского Союза сильно пострадало после введения в Афганистан советских войс к. К сожалению, одинокий голос Нуридина захлебнулся в море громкоговорящих радиоголосов.

Им вторили алжирские газеты, которые на все лады перепевали разносное слово «интервенция». Администрация Центра осторожничала, и её примеру следовали рядовые работники. Только учащиеся не признавали условностей и выражались откровенно и нелицеприятно. Лариса была оскорблена в самых лучших чувствах. Девушка была уверена в том, что её страну оговорили, и гневалась на каждом шагу. В качестве патриотки сослуживцы её не воспринимали и всячески уклонялись от политических разговоров.

«Ваша хорошенькая головка предназначена для совсем других мыслей, – охладил Илья Борисович её патриотический пыл. – Лучше думайте о том, как мы будем проводить время на берегу Средиземного моря». «Я с вами никуда не поеду», – воспротивилась Лариса. «Но почему же со мной? Все поедут… кроме, пожалуй, Иван Иваныча». «Вы так думаете?» – усомнилась девушка.

«Да, я так думаю. Не может же он писать оперу о самом себе». «И вы не боитесь?» – вскользь спросила переводчица. По всей видимости, Илья Борисович не принадлежал к числу обидчивых людей. «Вы у нас одна такая… отважная, – сделал комплимент настоящий мужчина. – Будем на вас равняться. Неписаные законы питьё за границей допускают. А вот тесные контакты с иностранцами не приветствуются. Поэтому обязан уведомить: к нам хотят пристроиться супруги из Чехословакии». «А что они могут вам сделать?» – разжалобилась девушка. « Они всё могут, – неестественно улыбнулся шеф. – Да бог с ними. Честно говоря, надоело бояться. И что же вы решили? Едем?» «Я с вами», – поддержала шефа переводчица. «Вот и хорошо. Обещаю, что не пожалеете».

И вправду, Лариса ни на йоту не пожалела о принятом решении. Советско-чехословацкая компания от души порезвилась в уикэнд. Ларисе выделили место в жигулёнке чехословацкого друга Марека. Всю дорогу его жена Ленка жаловалась на отсутствие в машине кондиционера и корила мужа за то, что он променял комфортабельный «мерседес» на отсталые «жигули». Не спуская глаз с дорожной глади, Марек великодушно отвечал, что «жигули» ничем не хуже «мерседеса». Лариса отвлеклась от никчёмных пререканий и окунулась в журчащую мелодию, лившуюся из магнитолы.

«Ne me quitte pas» [150] , – подпевала Брелю девушка, осиянная блаженной улыбкой.

«Иван Иваныч правду сказал: она ненормальная», – лязгнул зубами злопамятный Ибрагим. Лариса вспыхнула как порох, но Мареку удалось её потушить. «Давайте все вместе споём «Тёмную ночь», – предложил мировой парень и вынул из «бардачка» губную гармошку. «Хорошо поётся, когда машины меняешь как перчатки, а деньги гребёшь лопатой, – не стерпел простой, как правда, Пётр Фомич. – Интересно, кто из нас “старший брат”: я или он?»