Агент поневоле

– То-то же. Мы тебе, по пути в Дайрен, суточную остановку в Мукдене устроили. Якобы по торговым делам. Там, по имеющимся данным, в окрестностях вроде бы находится большой лагерь союзных военнопленных. Вот и осмотришься на месте. Тебе, кстати, само название Мукден ни о чем не говорит?

– Да нет вроде.

– Эх, Саша. Для тебя Русско-японская война – это забытая страница из учебника. А для меня, хотя я по возрасту на неё и не попал, – всё ещё живое воспоминание. Разве забудешь аршинные газетные заголовки об удальцах Порт-Артура, герое Кондратенко, предателе Стесселе? И то чувство национального позора, которое пережила Россия после Цусимского разгрома? Да что там говорить! Ладно, иди работай…

Сам Мукден произвел на Сашу тягостное впечатление. Лабиринты кривых улочек без названий, холодный пронизывающий ветер, вздымающий клубы тончайшей пыли, своры бродячих собак, подслеповатые китайские фанзы. В одной из таких лачуг и состоялась его конспиративная встреча с неким господином Фын Сяном – агентом маньчжурской полиции, в свое время перевербованным советской разведкой. Тот сразу подтвердил, что да, рядом с городом находится большой лагерь с пленными. Нет, проникнуть туда невозможно, поскольку все подходы тщательно охраняются японскими военными. Есть ли там голландцы, он точно не знает, но лагерь очень большой.

Вместе с тем Фын Сян сообщил и другие, чрезвычайно важные сведения. Невзирая на то что японская администрация в Маньчжурии ещё 1 июля запретила деятельность белогвардейского Российского фашистского союза, бывшие члены этой организации отнюдь не остались без дела. Напротив. Из своей разведывательной школы, действующей при Харбинской военной миссии, японцы выделили несколько отрядов специального назначения, укомплектованных в основном белоэмигрантской молодежью с целью проведения диверсий и засылки агентуры на территорию СССР. Отряды эти базировались в районе Хайлара и станций Имяньпо и Шитоухедзи.

На недоверчивый вопрос Саши о достоверности данной информации, китаец обстоятельно ответил, что сведения получены из надежного источника. А если точнее – от резидента японской разведки, полуофициального сотрудника Мукденской военной миссии Суражкевича. Тот, хоть и числился у руководства на хорошем счету, однако страдал извечной русской болезнью и за бутылкой нередко выбалтывал строго секретную информацию. Выпивать, впрочем, Суражкевич старался в узком кругу доверенных лиц и за возможные последствия не опасался.

Параллельно, Фын Сян заметил, что решение Александра Вертинского вернуться в Союз вызвало целую бурю негодования среди наиболее радикальной части эмиграции. Певца сразу стали называть «продавшимся красным» и даже «агентом НКВД». Так что, во время обратного пути возможны всякие провокации. Японцы, конечно, вряд ли пойдут на ухудшение отношений с северным соседом. Особенно после наметившегося неблагоприятного поворота в войне. А вот для молодчиков из РФС подобные умозаключения могут ровно ничего не значить. А значит, нужно соблюдать предельную осторожность.

Саша согласно кивнул. Гневно расточаемые в адрес Вертинского истерические угрозы были, разумеется, не секретом для Москвы. Оттого и поручили ему это задание. Для обеспечения безопасности репатриантов, так сказать.

Пароход «Циндао-мару» прибыл в Дайрен 16 ноября 1943 года. Помимо тридцати двух моряков, спасшихся с «Перекопа», на его борту находились члены семей некоторых сотрудников советского консульства в Шанхае, а также сам Александр Вертинский, его супруга Лидия Владимировна, новорожденная дочь Марианна и теща Лидия Павловна. Пересев на поезд, за одну ночь, вся компания переехала в Харбин. Вот тут и начались предсказываемые осложнения.

– Вот и хорошо, что вас так много! – явно обрадовался советский консул Павлычев. – Прошу помочь нам организовать круглосуточную охрану здания консульства. А то персонал у нас небольшой, а время сейчас неспокойное.

– Что ж, дело привычное, – кивнул капитан «Перекопа» Демидов. – В Шанхае мы уже чем-то подобным занимались.

Усиленная охрана, как выяснилось, оказалась нелишней. На второй день пребывания в Харбине, на улицах, прилегавших к особняку консульства, неожиданно послышался неясный шум, по мере приближения, распадавшийся на гул множества возбужденных голосов. То и дело слышались отчетливые выкрики: «Иуда!», «Продался!», «Смерть предателю!». Выскочивший наружу Саша подоспел как раз в тот момент, когда к ступенькам консульства подкатилась огромная толпа разгоряченных европейцев, потрясавших знаменами и хоругвями с ликами Христа Спасителя и святого князя Владимира. Судя по нарукавным повязкам с черной свастикой на желтом фоне, многие представляли здесь пресловутый Российский фашистский союз. По крайней мере, они выступали в роли коноводов и организаторов.

– Отдайте Иуду на суд божий! – орали наиболее рьяные.

– Что делать? Что делать? – заметался молоденький сотрудник консульства Аникушин, чья очередь была дежурить у дверей.

– Быстро звони в японскую жандармерию! – сразу сориентировался Саша.