Бабулины мысли были обращены в прошлое. Она волновалась за мистера Хофмана из мозольной лавки. Такой умный человек, сокрушалась Бабуля, профессор из Германии, преподавал в университете, и вот свалился в канал, а всё потому, что думал о поэзии и не смотрел, куда идёт. Правда, характером он слабоват. Каждый день после пробуждения взгляд мистера Хофмана падал на учебный плакат с изображением желудка, и у него тут же случался приступ желудочных колик; при виде плевательницы он испытывал непреодолимое желание отхаркнуть мокроту – в общем, довёл себя до невроза. «Нельзя мне было его бросать», – укоряла себя Бабуля.
На станции Фрешфорд начинался последний отрезок путешествия.
Инструкция и на этот раз была предельно чёткой. Уилкинсоны нашли нужную улицу и полетели по ней в сгущающихся сумерках, а потом вдруг наткнулись на препятствие. Дядя Генри снова открыл папку.
– Значит, мы не ошиблись, – подытожил дядя Генри. – Сюда-то нам и нужно.
Уилкинсоны потрясённо молчали. Новый дом оказался совсем не таким, каким они его себе представляли. Острые зубцы парапетных стен темнели на фоне багряного заката; статуи, чьи фигуры словно бы свело мучительной судорогой, указывали путь к массивной парадной двери; когтистые лапы грифонов сжимали щиты с высеченным в камне девизом: «Пятой врагов попираю».
Первой дар речи обрела Бабуля.
– Кланяться ни перед кем не буду, сразу говорю, – заявила она. – Хоть тут всё и по-королевски, но реверансов от меня они не дождутся.
В молодости она жила очень бедно, была вынуждена пойти в услужение в богатый дом и с тех пор имела зуб против всех снобов, которые только и делают, что раздают приказы.
– Конечно, не будешь, – успокоила Бабулю тётя Мод. – Слыханное ли дело, чтобы призрак делал реверансы? – Однако она тоже изрядно встревожилась. – Генри, ты уверен, что хозяева приглашали именно нас? Не должны ли мы выглядеть как-то иначе – ну, знаешь, меньше голов, больше костей? Вероятно, они рассчитывают на зловещие стуки, глухие стоны и всё такое?
– Можешь глухо стонать через мой галстук, ма, – нервно пошутил Эрик. Он и сам знал, что куцые галстуки, которые носят на шее скауты, не годятся для глухих стонов.
Единственной, кто ничуть не растерялся, была Приютина.
– Не понимаю, что вас так смущает, – сказала она. – Крыша, двери, окна – такой же дом, как и любой другой.
Услышав эти слова, тётя Мод в очередной раз задалась вопросом, какой образ жизни вела Тина до того, как попала к ним.
Дядя Генри прочёл последний абзац инструкции:
– Идёмте же, – поторопила родных Тина. – Чего ждать-то?
И прежде чем её успели задержать, она стрелой пролетела над подъездной дорожкой, посыпанной гравием, и скользнула внутрь замка.
Оливер думал, что не заснёт, но заснул – сон его был беспокойным, прерывистым, полным кошмаров. Внезапно он проснулся. Башенные часы отбивали время. Оливер мог не считать удары, он и так знал, что наступила полночь. Мальчик понял это по сумасшедшему биению собственного сердца, по мурашкам, которыми покрылся с ног до головы, по тому, какой холодной и липкой стала кожа.
Оливер попытался сесть в кровати и ощутил знакомую тяжесть в груди: близился приступ астмы. Он по привычке протянул руку за ингалятором и только тогда сообразил, что прибора нет. А потом, уже задыхаясь, он увидел
Из засиженного мухами зеркала вылезла вторая рука. К ней на шнурке было привязано нечто круглое, непонятное и болтающееся. Голова! Фантом нёс свою голову.
Оливер осознал: за ним пришла смерть, и в этот миг почувствовал неожиданный прилив сил. Ему удалось сделать вдох, выпрямиться в постели и зажечь свет.
– Выходи, – потребовал он. – Выходи и покажись!
Фантом подчинился. Если это и была монахиня или невеста, то очень маленькая и к тому же одетая в ночную сорочку.