Агония эроса. Любовь и желание в нарциссическом обществе

Когда Другого начинают воспринимать как сексуальный объект, разрушается та «прадистанция», которая, по Буберу, выступает «принципом человеческого бытия» и составляет трансцендентальное условие возможности другости[21]. «Прадистанцирование» препятствует тому, чтобы Другой овеществлялся до объекта, до «оно». Другой как сексуальный объект – это больше не «Ты». С ним невозможна никакая связь. «Прадистанция» порождает трансцендентальные приличия, которые освобождают Другого в его инаковости, то есть дистанцируют. Именно она делает возможным обращение в особом смысле слова. Сексуальный объект легко можно вызвать, но к нему нельзя обратиться. У него также нет «лика», который обнаруживал бы другость, инаковость Другого, требующую дистанции. Сегодня все больше исчезают приличия, обходительность и дистанцированность, то есть способность воспринимать Другого в его другости.

С помощью цифровых медиа сегодня мы пытаемся держать Другого как можно ближе, уничтожить дистанцию между нами, чтобы создать близость. Однако тем самым мы получаем не больше Другого, но скорее способствуем его исчезновению. Близость является негативностью в той мере, в которой в нее вписана даль. Сегодня же происходит тотальное искоренение дали. Но это приводит не к близости, а к ее непосредственному устранению. Вместо близости возникает отсутствие дистанции. Близость – это негативность. Поэтому в ней есть напряжение. Отсутствие дистанции – это, напротив, позитивность. Сила негативности заключается в том, что все приводится к жизни именно своей противоположностью. У простой позитивности нет этой живительной силы.

Любовь сегодня позитивизируется до формулы наслаждения. Она должна прежде всего вызывать приятные чувства. Она является уже не действием, нарративом, драмой, а бесплодной эмоцией и возбуждением. Она освобождается от негативности поражения, сражения или ниспровержения. Быть сраженным (любовью) – значит, быть уже слишком негативным. Но именно в этой негативности и состоит суть любви: «Любовь не есть возможность, она возникает не как наше начинание, у нее нет основания; она нас охватывает и поражает»[22]. Управляемое способностями общество достижений, в котором все возможно, в котором все является начинанием и проектом, не имеет доступа к любви как поражению и страсти.

Принцип достижений, который сегодня господствует во всех сферах жизни, захватывает также любовь и сексуальность. Так, главная героиня романа-бестселлера Пятьдесят оттенков серого удивляется тому, что ее партнер представляет себе отношения как «предложение работы. Определенные часы, должностные обязанности и довольно суровый порядок разрешения трудовых споров»[23]. Принцип достижений несовместим с негативностью эксцесса и нарушением границ. Поэтому к «договоренностям», которые обязуется соблюдать подчиняющийся субъект «сабмиссив», относятся обильный спорт, здоровая еда и достаточный сон. Между приемами пищи запрещается даже есть что-либо, кроме фруктов. «Сабмиссив» должен также воздерживаться от чрезмерного потребления алкоголя, ему нельзя ни курить, ни принимать наркотики. Сексуальность как таковая должна подчиняться принципу здоровья. Любая форма негативности запрещается. К списку запрещенных действий принадлежит и использование экскрементов. Негативность символической или реальной грязи также исключается. Так, главная героиня обязуется всегда «содержать тело в чистоте и регулярно проводить эпиляцию бритвой и/или воском»[24]. Описанные в романе садомазо-практики значат не более чем попытки разнообразить сексуальность. В них отсутствует любая негативность преодоления и переступания пределов, которая еще отличает батаевскую эротику трансгрессии. Поэтому вы не можете переступать заранее оговоренные «hard limits» [25]. А так называемые safewords [26] вдобавок должны гарантировать, что они не примут эксцессивную форму. Избыточное употребление прилагательного «сладкий» («köstlich») напрямую указывает на диктат позитивности, который сводит все к формуле наслаждения и потребления. Так, в Пятидесяти оттенках серого говорится даже о «сладкой пытке». В этом мире позитивности допускаются только те вещи, которые можно потреблять. Даже боль должна приносить наслаждение. Здесь больше не существует негативности, которая, по Гегелю, манифестирует себя как боль.