Аграрные реформы в довоенной Ичкерии

Из приведённых данных по отрасли можно сделать вывод, что сепаратистское правительство предпочитало «не бить труп дефибриллятором», оставив и без того практически нерентабельное животноводство, игравшее к тому же меньшую по сравнению с растениеводством роль в экономике, естественным образом натурализироваться, реализуя чаяния своей основной социальной базы в обретении собственного хозяйства, пусть даже и не товарного. Нет данных о том, как конкретно происходил данный раздел, но вполне возможно, что по его результатам своё хозяйство получили даже те, кто его никогда не имел. В противном случае мы наблюдали бы какую-никакую, но всё же концентрацию производства.

К тому же нельзя забывать о морально-психологическом эффекте — ведь трудности всегда можно представить как временные, а фактическое растаскивание производственного потенциала произошло здесь и сейчас при полном попустительстве властей.

Диаметрально противоположную позицию ичкерийские власти заняли по отношению к северной Чечне и земледельческому сектору, однако, произошло это не сразу. По воспоминаниям всё того же Таймаза Абубакарова, Дудаев пришёл к власти как рыночник[111], однако, под влиянием внешних проблем очень скоро выбрал путь автаркии и государственного регулирования. Благодаря этому выбору очень скоро вместо курса на рыночные отношения «…все усилия дудаевского правительства были направлены на недопущение обвального падения допотопной экономики советского типа»[112].

Чем же вызвано столь резкое различие аграрной политики на севере и юге республики и в чём оно заключалось?

К причинам, определившим совершенно иной курс в отношении северной Чечни, следует отнести, прежде всего, внешнюю угрозу. Правительство Дудаева довольно быстро успело поссориться с федеральным центром, что вынуждало изыскивать внутренние средства для решения большинства проблем, в том числе и проблемы продовольственной безопасности. Попустительство приватизации этому никак не способствовало.

Готовящееся к военному столкновению ичкерийское государство стало кровно заинтересовано в спасении аграрного сектора хотя бы в самом урезанном виде. Тем более что земледелие, в отличие от местного животноводства, обладало некоторым запасом прочности и давало почти ⅔ всех сельскохозяйственных продуктов республики — подобное положение вещей делало данное мероприятие ещё и перспективным.

Вполне возможно, что свою роль в проведении двух противоположных курсов на селе сыграло и давнее внутриэтническое разделение, которое своей базой имело исторически сложившееся экономическое неравенство регионов. Неоднократно упоминавшееся в данной статье хозяйственное различие между двумя регионами носило не одномоментный, а довольно длительный характер и, в конечном счёте, породило вполне осязаемые культурные различия.

К примеру, вот как этнолог характеризует сложившиеся на севере стереотипы о горных чеченцах:

«Определение „горные чеченцы“ — это скорее современный внутричеченский стереотип человека из села, обязательно продудаевски настроенного, злого, небритого и невоспитанного. Те, кто называют себя „плоскостные чеченцы“, это скорее всего городские жители, которые столкнулись с явным „нашествием“ сельских чеченцев в различных властных структурах и учреждениях. Горожане ревностно воспринимают новожителей и активное осваивание ими мест, которые, по их мнению, не принадлежат „этим тёмным горным людям“»[113].

В свою очередь горные чеченцы также вырастили свои стереотипы относительно севера: