Аграрные реформы в довоенной Ичкерии

«В представлениях горных чеченцев преобладающими мотивами являются следующие. Во-первых, вера в подлинную чистоту горных чеченцев по сравнению с остальными, среди которых намешано разной крови. Ахьяд мне говорил, что даже в нынешнем правительстве Масхадова настоящих чеченцев нет: „половина — это евреи под шкурой чеченцев“. Во-вторых, идентичность горных чеченцев строится на оппозиции село — город, и городские чеченцы на равнине — это „городская ботота“, которая не имеет корней и которая испорчена алкоголем и наркотиками. Даже название чеченского города Урус-Мартан в его языке — это своего рода ругательное слово»[114].

Приводится также свидетельство респондента, что для тех лет данное деление было более чем актуально:

«У нас вообще Надтеречный район считался как бы под очень большим влиянием русских, хотя русских в селе почти не было: только некоторые женщины, которые были замужем за чеченцами. Некоторые, кто к нам приезжал, часто говорили: „Какие вы чеченцы?“»[115].

Вполне возможно, что с учётом социальной базы Дудаева выбор относительно того, какая часть страны должна против своей воли стать «житницей» нового государства был более чем очевиден. Нельзя при этом забывать, что механическое разделение страны на антидудаевский север и продудаевский юг неверно. Это неизбежное огрубление в связи с недостатком источников и исследований по теме. Мы говорим именно о социальных силах, а не об внутриэтнических. Ниже будет подробно описана система госхозов, выстроенная Дудаевым, которая могла не устраивать трудящееся сельское население Чечни, но вместе с тем никак не задевать тех равнинных жителей, которые уже приучились «жить революцией».

В мемуарах Келиматова, одного из командиров антидудаевской оппозиции, можно найти упоминания об усмирении продудаевских мятежей на равнине, а Руслан Мартагов[116], также один из деятелей оппозиции, весьма резонно во время диалога заметил, что если бы вся горная Чечня стояла бы за Дудаева поголовно, то тот бы в 1993 году не стал предпринимать силовых акций, а согласился бы на референдум, который в конечном счёте, имея за собой столь монолитную поддержку, выиграл бы.

Непосредственным же поводом для смены курса, явился, скорее всего, товарный кризис 1992 года. По сведениям Решиева, 2 января 1992 года в Чечне, как и в остальной России, произошёл резкий отпуск цен[117]. Он, к слову, мало зависел от желания самого чеченского правительства по той причине, что самопровозглашённая республика не имела ещё толком своей финансовой системы и могла только оперативно реагировать на то, что происходит в рублёвой зоне в целом.

Естественно, что при галопирующем росте цен денежной массы в Чечне стало не хватать, а собственного печатного станка для проведения эмиссии у республики не было, что заставило судорожно возвращаться к государственному регулированию этой сферы.

Уже 29 января 1992 года Джохар Дудаев подписал распоряжение, существенно ограничивающее наличный расчёт в республике: все предприятия между собой должны были рассчитываться в безналичном порядке, все юридические лица могли получить на руки от банков не более 1000 рублей (исключение — закупка продукции в сельскохозяйственном секторе), для физических лиц расчёт в магазинах при покупке на сумму более 1000 рублей был возможен только при помощи чеков сберегательного банка республики, а их обналичивание, как и перевод денег за пределы Чечни были строго ограничены[118].

Фактически, это была мера военного времени, представляющая собой более мягкий вариант карточной системы. По крайней мере, рядовым населением, не особо желающим вникать в экономические перипетии, это так и воспринималось:

«С 1992 года хлеба в магазине не продавали, только по карточкам, по числу работающих…»[119].

То же признаёт и Абубакаров[120].