Однако процесс перехода к капиталистическому хозяйствованию для Чечни не мог быть безоблачным в силу малоземелья. Если взять численность населения, приводимую Косиковым и Осмаевым в «чуть более 1 миллиона человек» на декабрь 1994 года (уже без Ингушетии и значительной части невайнахского населения, покинувшего республику) и его же данные, что доля сельского населения в тот период равнялась 53,8 %[45]
, то сельских жителей в республике было порядка 538 000 человек. Площадь Чеченской республики без Ингушетии — 17 300 кв. км, и из них только 76,9 %, то есть 13 303,7 кв. км являются пригодными для ведения сельского хозяйства[46]. Нужно иметь ввиду, что «пригодными» — не значит уже введёнными в оборот. Таким образом, мы получаем данные, что на одного сельского жителя в довоенной Чечне приходилось около 0,02 кв. км земли, то есть 2 гектара. Это достаточно грубый и приблизительный подсчёт, но конкретизация цифры в сторону незначительного увеличения или уменьшения не изменит результатов в корне — данная ситуация представляет собой явный земельный дефицит. А если принять во внимание вышеупомянутый факт, что большая часть сельскохозяйственных земель республики — пастбища, то ситуация для земледелия в частности станет ещё более удручающей.Что же получается? По итогу, у сельского хозяйства было два пути. Первый — продолжение дробления колхозной собственности на частные хозяйства при равных условиях раздела между всеми сельскими жителями. При таком варианте в условиях малоземелья встаёт вопрос о практически полном уничтожении крупного производства, произойдёт значительная деградация производительных сил. В условиях такого практически семейного хозяйства (а традиционные вайнахские семьи весьма многочисленны) не может быть и речи о создании рабочих мест (найм лишён всякого смысла, если вообще возможен в силу равного распределения), об использовании тракторов, комбайнов и прочих машин, накопленных за годы механизации сельского хозяйства советской властью. Неизбежно произойдёт отрыв реального способа ведения хозяйства от достижений агрономии или ветеринарии, так как далеко не каждый из таких гипотетических хозяев имеет специальное образование (значительная часть жителей чеченской деревни вообще не работала в реальном сельхозпроизводстве, просто зимуя в сёлах между сезонами отходничества и работой на стройке)[47]
. Весьма сомнительной видится перспектива применения современных удобрений или рационального использования пастбищ. Это стало бы чеченским вариантом деградации сельского хозяйства, произошедшей во всей остальной России, ведь в данном случае речь идёт даже не о фермерских хозяйствах, а о личном подсобном или приусадебном хозяйстве, где уже сама товарность ставится под вопрос в силу себестоимости.Второй вариант — окончательное преобразование бывших колхозов и совхозов в частные капиталистические предприятия или же ограниченный передел земли между немногими собственниками, с целью получения действительно крупных фермерских хозяйств. В таком случае товарность и значительная часть производительных сил (речь не только о технике, но и о специалистах, способных обеспечить рациональное ведение хозяйства) сохраняются, но резко встаёт вопрос безработицы. Если мы не рассматриваем вариант дальнейшего вовлечения населения в отходничество, то деревня окажется переполнена безработными батраками и чабанами, потому что с учётом уровня производительных сил как в земледелии, так и в животноводстве, такого количества работников сельхозпредприятиям просто не нужно. Сильная конкуренция между продавцами рабочей силы быстро сведёт её цену на нет, что быстрее приведёт к социальному взрыву, чем даст хозяйственную выгоду. Сильного падения уровня сельского хозяйства в таком случае не происходит, однако, подобный вариант требует серьёзного вмешательства государства.
Какой же вариант реализовался в Чечне, после прихода к власти сепаратистов и почему? Как ни парадоксально, но реализовались все одновременно. По итогу своей деятельности сепаратистское руководство получило деградацию производства в одной части страны, сохранение крупных хозяйств и социальный взрыв в другой.
Ударная сила мятежа и социальные противоречия
Для начала нужно сказать несколько слов о социальной базе и подоплёке самого сепаратистского мятежа. Большинство исследователей и непосредственных очевидцев событий сходятся на том, что социальной базой националистов в Чечне являлось преимущественно люмпенизированное сельское население, вовлечённое в шабашничество: «Пауперизованные массы „избыточного сельского населения“ стали основной социальной базой национал-радикалов»[48]
, «социальной базой движения неформалов был преимущественно чеченский люмпен»[49] и прочие подобные мнения[50]. Особенно выделяются жители горных районов[51].