Айзек и яйцо

– Сестра заставила, – раздраженно жалуется Айзек, стараясь не смотреть на уличную возню.

Доктор Аббасс вскидывает одну бровь и наконец поворачивается, выглядывая в окно из-за спинки кресла. К счастью, драка успела завершиться. Теперь о ней свидетельствует только пара оставшихся на траве грязных перьев. Яйцо, кажется, предусмотрительно спряталось за ивой. Хорошенько прищурившись, можно различить характерные сугробики белых рук, выросшие по обе стороны от ствола. Некоторое время Айзек и доктор Аббас, разделенные столом из орехового дерева, молча сидят в своих креслах и смотрят в окно. Айзек здоровой рукой утирает вспотевший лоб. Наконец доктор Аббасс поворачивается, встает, обходит стол, садится в соседнее кресло и снова растягивает губы в улыбке. В несколько пугающей улыбке.

– Мне кажется, вы что-то недоговариваете, – замечает она.

Правильно кажется. Еще как недоговаривает. Будь он рюкзаком – например, тем, что сейчас валяется на стуле, – черта с два его бы так просто расстегнули. О нет, он бы еще и замки на язычки повесил. Он недоговаривает. Не делится с доктором Аббасс тем, как просыпается посреди ночи, потому что выкрикивает имя Мэри. Не рассказывает, что все еще чувствует запах ее духов и слышит ее голос за каждым углом и каждой дверью. Не жалуется, как это пугает его вместо того, чтобы дарить хотя бы призрачное утешение. Не упоминает, что с завидной регулярностью звонит Мэри на мобильный, когда хочет услышать ее автоответчик, ее певучий голос, мурлыкающий: «…но понятно же, что я забуду перезвонить». Не признается, как долго он рыдает в трубку после гудка. Молчит о периодически накатывающих приступах паники, обмороках и первых трех неделях, когда он исправно просыпался то на ковре в похоронном бюро, то на линолеуме в кабинете врача. Не говорит о криках, о материализации из ниоткуда, обо всех этих случаях, когда он с ужасом обнаруживает себя полураздетым и заплаканным посреди какого-нибудь супермаркета, автостоянки или стерильной больничной приемной. Не посвящает ее в то, куда иногда ходит, где ночует и каким виноватым себя чувствует по возвращении домой, где, осуждающе хлопая глазами, его встречает яйцо. Ах да. Еще он не рассказывает ей о яйце. Он никому о нем не рассказывает.

– Где вы вчера были?

– Почему вы спрашиваете?

Яйцо покидает свое укрытие. Голубя нигде не видно, зато изо рта существа торчит несколько грязных перьев. Яйцо нашло себе новую забаву: оно заметило в окне Айзека – неужто и в самом деле заметило? – и теперь настойчиво машет ему рукой. Возможно, оно зовет его на улицу – играть.

– Наш первый сеанс должен был состояться вчера, – объясняет доктор Аббасс. – Но вы не пришли.

Айзек внимательно рассматривает комнату, игнорируя только прорезающее стену огромное окно. Он занимается подсчетом стульев и кресел, стараясь отвлечься от старающегося отвлечь его существа. Одно – для него, второе – для доктора Аббасс, третье – местечко у двери для яйца, четвертое – за столом, для Мэри. Он отгоняет от себя эту мысль и пытается сосредоточиться на словах доктора Аббасс. Вчера?

– Я думал, первый сеанс сегодня, – говорит он.

– И он в самом разгаре, – кивает она. – Джой позвонила мне и попросила перенести. – Доктор выдерживает паузу. – Как вы думаете, у вас не может быть амнезии?

– Амнезии?

– Да. Кратковременной потери памяти.

– Как в «Помни»?[37]

В теоретической базе кратковременной потери памяти Айзек разбирается прекрасно. Он много раз видел нечто подобное в фильмах. Нечто нереальное. Нечто абсурдное. Айзек старается не думать об этом, но делает себе мысленную пометку пересмотреть «Помни», когда они наконец окажутся дома. Он снова выглядывает в окно. Яйца нигде нет, зато паника тут как тут.

– Точно, как в «Помни», – подтверждает доктор Аббасс.

– А, ну, тогда – нет.

Кажется, Айзек и сам не до конца себе верит. Сердце бьется неровно, в горле першит. Конечно, он переживает за яйцо. Но это не единственное, что его терзает.

– Иногда у людей, переживающих травму, наблюдается диссоциация, – поясняет доктор Аббасс. – Мозг отключается от происходящего. У них случаются провалы в памяти. Это защитный механизм человеческой психики.

– Как мои шутки, – подсказывает Айзек.

– Именно – как ваши шутки.