Айзек и яйцо

Эгг перестает облизываться и старается скрыть свое разочарование, хотя не может отрицать, что такие тосты его прельщают немногим меньше. Поэтому он кивает и снова следует за Айзеком на кухню. Айзек принимается за готовку, беззаботно болтая с Эггом о том о сем: не хочет ли Эгг взять с собой в дорогу немного фасоли, не замерзнет ли он без одеяла. Кажется, Айзек отчаянно пытается что-то скрыть. Не только те вещи, которые скрывает обычно, – что-то еще. Тревогу. Печаль. Он напуган надвигающимся прощанием и с каждой минутой все больше поджимает губы. Эгг уже собирается сказать, что может ненадолго задержаться, но в этот момент Айзек ставит на стол две тарелки с тостами и тут же принимается за свою порцию. Эгг откусывает немного и выглядывает в окно. Солнце клонится к горизонту, окрашивая небо в желтовато-белый, лишенный всякой теплоты, такой непристалый закату оттенок. Над растрепанными кронами садовых деревьев проступает бледный призрак луны. Тут и там небо прорезают первые вечерние звезды. Где-то за ними его ждет семья. Дом. Эгг поворачивается к Айзеку и понимает, что все это время он не сводил с него глаз. Рука с тостом зависла в воздухе у самого его рта, бобы один за другим соскальзывают на тарелку. На краткий миг на лице Айзека застывает выражение отчаянной тоски. Он напоминает угодившего в ловушку зверя. Кажется, он хочет что-то сказать, но не решается, будто сам держит себя на мушке. Он умоляюще смотрит на Эгга.

«Мне нужно кое-что тебе рассказать, – написано в его глазах. – Я должен открыть правду».

Лежащий на столе телефон Айзека начинает вибрировать, и его лицо снова превращается в маску. Момент упущен.

Айзек смотрит на телефон. Желтые брови Эгга сползаются к переносице, у Айзека начинает подергиваться глаз. На экране снова высвечивается незнакомое женское имя.

– Нужно ответить, – вздыхает он.

Айзек уже собирается выйти из комнаты, но Эгг начинает протестующе размахивать руками. Вот он – шанс. Но Айзеку об этом знать не за чем. Сейчас или никогда. Эгг спрыгивает со стула, хватает плоские тарелки, проносит их высоко над головой и кладет в раковину. После этого он вразвалку направляется в гостиную. Айзек провожает его взглядом. Он явно не хочет начинать разговор, пока Эгг не уйдет, – поэтому Эгг демонстративно закрывает за собой дверь. Только тогда Айзек отвечает на звонок. Из-за разделившей их деревянной двери и принявшегося за настройку саксофониста Эгг слышит лишь обрывки фраз, которые Айзек адресует неизвестному абоненту.

лучше

срочно?

это в порядке?

непросто?

нет, задолбало

ждать

послушать!

Айзек говорит немного, но с каждым словом его голос звучит все более и более напряженно. Эгг перестает вслушиваться. Теперь его заботит только взывающий к нему с противоположного конца комнаты правый ящик тумбы под телевизором. Он прокрадывается по ковру и обходит журнальный столик. Опасливо оглянувшись на закрытую кухню, он тянет свои извивающиеся руки к заветному ящику и открывает его. По небу распластывается грузное облако, пожирая остатки света, сочившегося сквозь полузакрытые жалюзи. За дверью повисает пауза: наверное, Айзек, стиснув зубы, выслушивает очередной ответ. Даже саксофонист прерывает свой концерт. Кажется, что комната – нет, весь дом – замирает. Рука Эгга выныривает из ящика со связкой ключей. Облако сползает с закатного солнца. Саксофонист снова принимается играть. А Айзек продолжает повышать голос на неизвестного собеседника.

– Я не понимаю. – Он срывается на крик. – А зачем тогда было заверять меня, будто все налаживается? Зачем обещать, что все будет хорошо?

В коридоре Эгг слышит Айзека куда лучше. Кажется, он взбешен. Его стул с грохотом отодвигается от стола. Он принимается нарезать круги по комнате, легонько шаркая тапками по плитке. Эгг цепенеет от ужаса, представив, как Айзек в ярости распахивает кухонную дверь и застает его здесь с украденной связкой ключей в руках. Не мешкая, он запрыгивает на нижнюю ступеньку и прячется за перилами. Будь он человеком, его сердце колотилось бы с бешеной скоростью. Между тем во рту у него пересыхает вполне по-человечески. Каким бы невесомым он ни был, ступенька отзывается на его приземление ворчливым поскрипыванием, а перила – он готов поклясться – пробивает легкая дрожь. Лестничный пролет погружается в полумрак, граничащий с темнотой, – то ли пелена облаков продолжает расстилаться по небу, то ли солнце сползает за один из стоящих напротив домов. В матовое стекло входной двери испуганно скребутся последние лучи света. Эггу кажется, что небо взволновано не меньше него. И стены тоже – ей-богу. Каждая ступенька, по которой ему предстоит пройти, предупреждающе шипит:

– Не поднимайся. Не делай того, что собираешься сделать.

Айзек кричит еще громче, и в его голосе слышится пугающее отчаяние. Эгг почитает за благо переместиться на пару этажей выше – подальше от Айзека. Шумно сглотнув, он покрепче перехватывает связку ключей и начинает восхождение по лестнице: он наловчился выбрасывать руки вперед, зацепляться ими, будто альпинистскими крюками, за перила и подтягиваться наверх.