Айзек и яйцо

Лучи солнца уже не дотягиваются до дома Айзека, но призрачного света выстроившихся справа уличных фонарей и висящей напротив бледнолицей луны достаточно, чтобы разглядеть комнату. Это обустроенный чердак. Судя по свежей краске и совсем новому предмету мебели, обустроили его недавно. Потолок скошен, и в каждой срезанной им стене – по круглому окну, одно из которых выходит на улицу, а другое – во внутренний двор. Третья стена и вовсе кажется порталом в какой-то далекий мир. Эгг видел не так уж много картин – и определенно не видел ни одной такого масштаба. Он понятия не имеет, почему кремовый ковролин у стены укрыт газетой и зачем на ней расставлены все эти банки с красками. Откуда ему знать, что без них фреску не нарисовать? Откуда ему знать, что это вообще такое – фреска? Он просто видит расписанную стену за единственным в комнате предметом мебели. Даже в вечернем полумраке, даже от одного взгляда на эту незаконченную картину у Эгга захватывает дух. Какая изумительная работа с цветом и перспективой: коричневая земля и зеленая трава постепенно переходят в кукурузные и пшеничные поля, простирающиеся в бесконечную даль. На переднем плане – Эгг многое почерпнул за время, проведенное с Айзеком, – нарисован трактор из «Бэйба». Он узнает и большой красный амбар, в который они заглядывали вчера по пути домой, и животных с фермы Фреда, пусть даже многие из них так и остались набросками. Свинье недостает половины тела. Корова не успела разжиться пятнами. У самого плинтуса несутся куда-то сломя отсутствующие головы два цыпленка. Пасущаяся чуть поодаль лошадь и вовсе не обременена ничем, кроме ног. Айзек так и не дорисовал фреску. Почему-то он предпочел бросить кисть и навсегда запереть чердак, а заодно и картину. Вероятно, ответ кроется в стоящей посреди комнаты пустой детской кроватке.

– Ты что здесь делаешь?

Хриплый голос обухом бьет по голове – Эгг едва не выпрыгивает из своей белой шубки. Он жмурится, обессиленно хватается за дверной косяк и начинает медленно поворачиваться, чтобы лицом к лицу встретиться со своим создателем. Эгг открывает глаза. Поднимает их на Айзека. Его огромный силуэт вырисовывается всего в нескольких шагах от Эгга. На лестнице – без окон, без света – он выглядит особенно устрашающе. Вместо глаз Эггу мерещатся черные дыры. Выражения лица не разобрать. Не разобрать ничего: маска Айзека обратилась гранитной плитой, нависшей над Эггом пугающим возмездием. Проступающая из темноты фигура напоминает человека разве что отдаленно. Скорее, оставшуюся от прежнего Айзека тень. Эгг содрогается. Ему не нужен свет, чтобы знать, что Айзек не улыбается.

– Тебе нельзя здесь находиться.

В самом деле, что он здесь делает? Эгг и сам не знает ответа. Зато знает, что оказался в ловушке между готовым взять на себя роль молота Айзеком и наковальней пустой комнаты и что путей к отступлению у него нет. Эгг оглядывается на кроватку, на фреску – и снова переводит глаза на Айзека. Айзек тоже смотрит на кроватку и на фреску. В конце концов его взгляд замирает на Эгге. Повисает долгая пауза. Эгг судорожно пытается подобрать слова, чтобы объясниться, но прекрасно понимает, что время разговоров прошло. Теперь он знает, куда сбегал Айзек. Знает, что он скрывал. И вот в этом гнетущем, оглушительном безмолвии он запоздало понимает, что тайна Айзека должна была остаться по ту сторону запертой двери.

– Убирайся, – дрожащим голосом говорит ему Айзек. Он вскидывает трясущуюся руку и указывает вниз, на лестницу, на такую далекую входную дверь. В самую тьму. – Выметайся из моего дома. – Все громче, все злее.

Эгг стоит как вкопанный. Айзек бросается вперед, рывком преодолевает две разделяющие их ступеньки и грубо хватает Эгга за тощее бескостное белое плечо. На этот раз он кричит.

– Убирайся из…