Академия Князева

– Микрофотография, к слову сказать, тоже отрасль науки, даже нескольких наук, а на стыке различных знаний как раз и возможны наиболее значительные открытия. Но дело не в этом. Если заняться этим с прицелом на диссертацию, то надо все начинать с нуля. Придется основательно вникать в оптику, в теорию фотодела, а материи эти при внимательном рассмотрении непростые… У тебя по физике в аттестате зрелости какой балл? Отлично? Ну, тебе легче жить. А у меня, знаешь ли, твердый трояк. И как бывший троечник, но человек, тем не менее, кое-чего достигший, – тут Коньков не удержался и плавно, провел рукой, словно очерчивая границы своих жизненных достижений, которые включали и домовладение, и машину с гаражом, и диплом кандидата наук, и должность сэнээса, и даже привлекательную дочь на выданье, – я тебе искренне советую: добивай свои рудные зоны, защищайся, получай степень, но – микрофотографию не бросай. Диплом кандидата даст тебе положение, а микрофотография – верный и постоянный кусок хлеба. Ваш сектор могут наполовину сократить, могут вообще разогнать, а ты с твоей аппаратурой останешься, потому что пока будет существовать филиал, ему будут нужны микрофотографии.

– Но это же смешно! – воскликнул Заблоцкий. – Кандидат наук – фотограф!

– Не фотограф. Фотограф будет у тебя в штате. А ты будешь завлабораторией. Понял? Завлабораторией микрофотографии. Звучит не хуже, чем завлабораторией литологии, к примеру. В Академии наук на этой должности членкор… Так-то, брат Алексей. А как это сделать, чтоб красивая должность подкреплялась хорошим окладом, – об этом в другой раз, на следующем этапе твоей карьеры. Скажем, после утверждения ВАКом твоей диссертации по металлогении. На банкет не забудешь пригласить? Ну, то-то же. А сейчас – не пойти ли нам, да не проветриться ли?

– Спасибо за угощение, – сказал Заблоцкий, вставая.

…Они ходили по саду. У каждого дерева Коньков останавливался и подробно рассказывал, какой сорт здесь произрастает и чем он примечателен. Заблоцкий слушал рассеянно, машинально кивал. Потом Коньков пригласил его в гараж, чтобы убедиться, как там просторно, потрогать рукой радиатор парового отопления, заглянуть в яму, постоять у верстака, над которым висел люминесцентный светильник. Жаль, что Заблоцкий не был автолюбителем и не мог оценить, какое это превосходное сочетание: изобретательность, плюс материальные возможности, плюс любовь к порядку.

К гаражу со стороны дома примыкала под углом уходящая в землю надстройка погреба.

Все, решительно все необходимое для жизни имелось в этой усадьбе, в этом поместье.

– А там что? – Заблоцкий указал на штабель под клеенкой.

– Там кирпич, цемент, облицовочная плитка. Летом бассейн соорудим…

«Ну, паразит, ну, куркуль, – думал позже Заблоцкий. – С жиру бесится! Только бассейна ему не хватало!..»

Однако, произнося мысленно бранные слова в адрес Конькова, Заблоцкий понимал, что не прав, что Коньков отнюдь не паразитировал на здоровом теле общества, никого не эксплуатировал, не обжуливал, а обеспечил свое благополучие северными надбавками, получать которые может каждый трудящийся, имеющий к тому желание и физические возможности. И что мешает ему, Заблоцкому, распрощаться побыстрее со всей этой богадельней и двинуть куда-нибудь подальше, на побережье Арктики, например, где все удваивается, и, вернувшись лет через шесть-семь, устроить и себе цветущую жизнь. Что ему мешает?

А имей он такой дом и такие возможности, неужто бассейн для Витьки не соорудил бы? То-то бы ему раздолье было…

И он вспомнил, как они с Мариной купали Витьку.

Еще доясельный, пухленький, домашний, очень деятельный, наползавшись за день, наигравшись, пережив десятки мелких радостей и огорчений, к вечеру он уставал. Начинал кряхтеть, канючить, а если на него не обращали внимания, то и орать. Но стоило взять его на руки, как он мгновенно умолкал и победно поглядывал по сторонам, пока его раздевали и несли в ванну, уверенный, что добился этого только благодаря своей настырности.

Купаться ему нравилось. Сидя по грудь в оцинкованном корытце, он валился вперед и все норовил хлебнуть воды, и ловил язычком ладони Марины, пока она мыла ему лицо и шею.

Потом его несли обратно, розового, завернутого от пят до макушки в махровое полотенце, и из этого свертка торчал веселый синий глаз…

Глава третья

Когда Заблоцкому бывало смутно и зябко в этом прекрасном мире, когда он не знал, для чего живет, и не был уверен, стоит ли жить дальше, он пытался услышать в себе голоса предков. Какие их качества проявились в нем, какие развились, какие погибли? Чьим наследником он является и как ему предначертано распорядиться этим наследием?