Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени

В посвящении Софроний представляет свою речь как описание «достоинств, славы и величия нашего благочестивейшего и достославнейшего вождя [authentes] господина Иоанна Сервана» и призывает Константина Брынковяну принять ее как дар и как знак доброй воли. Во вступлении Софроний сравнивает возвращение Щербана в свою столицу с восходом солнца на рассвете; если восход солнца возвещает пробуждение жизни в мире флоры и фауны, то насколько больше счастья может принести людям (разумным существам, обладающим способностью мыслить) возвращение их князя! Автор объявляет, что Бог, «первейшая и величайшая причина всего сущего», сотворил князя и его государство, сделав их абсолютно совершенными. Тем не менее не один только Бог принимал участие в создании этого идеального порождения божественной воли. Невиданный доселе «весомый» вклад внесли и подчиняющиеся Богу планеты, природа и искусства. Луна наделила князя мягкосердечием, Меркурий одарил его красноречием, от Утренней звезды (Венеры) он получил величие, от Солнца – способность нести свет и радость всем, кто его окружает, от Марса – воинские таланты, от Юпитера – непревзойденное благородство (kalokagathia), от Сатурна – качества, нужные правителю. Природа наделила князя всем присущим ей совершенством, а искусства – всеми благами, которые можно приобрести с их помощью. В итоге, заключает Софроний в первой части своей речи, «[его] слава стала новым чудом искусств, природы, планет и Бога в нашей земной жизни»663.

За этими преувеличениями и лестью, свойственными панегирику, во вступительной части речи можно подметить ряд любопытных моментов. Во-первых, изображение Бога как первопричины и упоминание о людях как о разумных существах немедленно выдают полученное Софронием схоластическое образование в духе аристотелизма. Также и роль в формировании человека, приписываемая природе и искусствам, свидетельствует о непосредственном влиянии аристотелевской натуральной философии и этики. В этом отношении следует обратить внимание и на метафоры, связанные с планетами, тем более что Лихуды неоднократно обращались к ним в своих речах. Впрочем, что еще более важно: то, каким образом Софроний вплетает эти образы в свои слова, характерно и для барочных риторических тропов, и для полученного им философского образования. Представляется правомочным связать это нередкое обращение к планетным мотивам с иезуитской традицией делать акцент на изучении мира природы. Соответственно, Бог описывается как первопричина. В этом качестве он стоит во главе всего, и все прочее творение совершается в соответствии с его волей, но в отсутствие прямого вмешательства с его стороны. Или, как выражается Софроний, «наряду с ним [Богом], творцом всех видимых и невидимых вещей, и под его началом наиважнейший вклад [в сотворение совершенного князя] внесли планеты, природа и искусства»664. Такое представление о причастности Бога к миру природы и к жизни людей ставит во главу угла совершенство творческих инициатив Бога, но не объявляет весь процесс творения исключительно делом его рук, приписывая значительную роль в формировании человеческой личности природе и искусствам. В такой трактовке натура человека является не неизменным состоянием, полученным от Бога, а итогом динамического процесса с активным участием природы и искусств.