Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени

Судя по всему, с целью избежать ссылок на историю семейства Кантакузин (либо в искренней попытке не затягивать свою речь, либо вследствие слабого знакомства с этой историей)665 далее Софроний заявляет, что не будет следовать правилам риторики и, соответственно, не станет ничего говорить о великих предках Щербана, тем более что предмет его речи выходит за рамки человеческого совершенства и, следовательно, человеческих знаний не хватит, чтобы справиться с этой задачей. (Тем не менее Софроний все же упоминает двух византийских императоров из рода Кантакузин – Иоанна и Матфея, – а также племянника Щербана, Константина Брынковяну. При этом Софроний подчеркивает величие данного семейства, а также мудрость, отвагу и благоразумие Брынковяну666.) Вместо этого, заявляет автор, он будет возносить хвалу Щербану по большей части за его собственные достоинства, как «иному Аполлону». Само собой, Софроний тут же добавляет – в качестве типичного обращения к риторической topos modestiae (условной скромности), – что не в состоянии адекватно передать все добродетели и достоинства своего персонажа. Тем не менее, следуя правилам риторики, далее он переходит к рассказу о детстве Щербана. При этом Софроний превозносит князя Щербана за то, что ему с самых ранних лет жизни были свойственны те же качества, которыми обладал и его великий предок, император, в честь которого он получил свое имя. Более того, утверждает автор, князь был не первенцем и даже не вторым сыном, а лишь третьим, но зато он сумел взойти на престол не в соответствии с правилами наследования, а благодаря своим собственным достоинствам и заслугам, и не сразу667. В юности князь последовал примеру Геркулеса и избрал дорогу добродетели; в отличие от Париса, он отдал предпочтение Минерве, которая, в свою очередь, сделала его князем Валахии. Благодаря этому князь оказался наделен всевозможными добродетелями: справедливостью, благочестием, уважением к родителям, почтительностью перед вышестоящими, дружескими отношениями с равными ему, предупредительностью по отношению к нижестоящим и, наконец, благоразумием и дальновидностью. Более того, этим свойствам личности Щербана соответствуют и такие внешние достоинства, как отвага, здоровье и великолепная внешность; своим лицом он может и приносить всем окружающим радость, «подобно солнцу», и внушать врагам страх, «подобно самой ужасной комете». Князь славится своими подвигами на поле боя и своим великодушием, а также участием в постройке великолепных зданий и покровительством крупному монастырю668. Но Софроний не останавливается на этом. Он доходит до того, что сравнивает князя со «школой» (gymnasion), способной обучить людей всему чему нужно в трех главных сферах образования: этике, политике и «экономике» (то есть домоводстве – здесь мы имеем дело с еще одним аристотелевским членением). По этой причине, утверждает автор, ни одна из дисциплин, входящих в состав «тривиума» и «квадривиума» (которые он должным образом перечисляет), не в состоянии в должной мере истолковать, оценить и выразить все величие и безупречность личности князя, его семьи, морального склада и свершений669.

Переходя к заключительной части речи, Софроний снова дает ссылки на знания, на этот раз в стремление оправдать название своего панегирика – «Всеобщая радость». Вполне серьезно заявив, что отныне считает зиму лучшим временем года (поскольку зима дала ему возможность наконец-то встретиться с князем Щербаном), Софроний утверждает, что все и вся вокруг него – и люди, и искусства – при виде князя словно бы охвачены всеобщей радостью. Так, подчиненные Щербана предаются радости под защитой его двуглавого орла670. Даже греческий язык радуется тому, что и искусства, и данный панегирик используют его в качестве средства выражения. Более того, непомерной радостью охвачены история, поэтика, риторика, логика, арифметика, геометрия, живопись, скульптура, музыка, астрология и даже закон и правосудие, так как все они достигнут новых высот совершенства в стремлении изучить, истолковать и показать всю безупречность князя671.

В завершение своей речи Софроний сперва сравнивает князя с некоторыми ветхо- и новозаветными вождями и персонажами, избранными Богом для того, чтобы вести за собой людей: Ноем, Авраамом, Аароном, Давидом и Иоанном Крестителем672. Далее он молит Бога о том, чтобы князя, его жену Марию и всю его семью до самых преклонных лет не оставляли здоровье, успех и благополучие. Наконец, он снова прибегает к topos modestiae и выражает сожаление о том, что не может изъясняться на языке ангелов – наиболее подходящем, чтобы описать многочисленные достоинства князя. Язык ангелов, будучи бессловесным языком, наиболее пригоден для выражения невыразимой безупречности князя, так как если деяния всех прочих людей восхваляются и записаны в книгах, то деяниями Щербана можно только восхищаться в молчании673.