Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени

Лихуды не были современными учеными. Та космология, которую они преподавали, представляла собой одну из бесчисленных разновидностей иезуитской схоластической натуральной философии. Они выказывали понимание роли наблюдения и опыта, вполне соответствовавшее иезуитской «науке» XVII века. Соответственно, Лихуды признавали значение некоторых астрономических наблюдений и полученные с их помощью данные. Однако в большинстве случаев они прибегали к умозрительным аргументам и качественной физике. В культурном контексте Московской Руси учение Лихудов о натуральной философии и «науках» давало дополнительный импульс западному образованию и культуре, впервые проникшим в страну в 1650‐х и 1660‐х годах с учеными с Украины и из Белоруссии. Симеон Полоцкий советовал слушателям своих проповедей приобщаться к просвещенной вере посредством знаний. В своих стихотворениях он превозносил философию как руководство к нравственному совершенствованию. Тем самым он мостил путь к симбиотической связи между светскими знаниями и верой. Лихуды выдвигали и подкрепляли аргументацию, проводившую различие между верой и светскими знаниями, и тоже пытались объединить то и другое в гармоничное целое. Что более важно, они занимались этим в институциональных рамках учебного заведения, которое получало поддержку со стороны как русского государства, так и русской церкви. Соответственно, они адресовали свое учение более широкой аудитории в рамках московской придворной элиты по сравнению с той, к которой обращался Полоцкий. У Полоцкого имелись ученики – главным образом сыновья дьяков и служащих Печатного двора, – но он, судя по всему, так и не создал никакого формального учебного заведения. С другой стороны, в число куда более многочисленных учеников Лихудов входили отпрыски князей, дворянства и купечества, равно как и выходцы из духовенства и сыновья дьяков. Лихуды на деле обучали сыновей тем знаниям, ценить которые Полоцкий призывал еще их отцов в своих речах и стихотворениях657.

РИТОРИКА НА ПРАКТИКЕ: ПРИДВОРНЫЕ РЕЧИ ЛИХУДОВ

Одной из сторон обучения в академии, дававшей, как кажется, немедленные результаты, было произнесение речей по случаю важных событий в московской религиозной и придворной жизни. Вскоре после того, как академия начала работу, оба преподавателя и их ученики стали регулярно бывать при царском и патриаршем дворах, чтобы произносить поздравительные речи по случаю больших праздников (таких, как Рождество и Пасха), а также дней рождения царя и членов его семьи658. На данный момент известна всего одна речь, которую можно уверенно приписать одному из учеников Лихудов659. Более того, подавляющее большинство известных нам речей вышло исключительно из-под пера Лихудов. В данном разделе приводится анализ отдельных представительных речей братьев и некоторые соображения о том, каким образом занятия риторикой в академии могли отразиться на ее учениках660.

Как уже говорилось выше, в своих учебниках риторики Лихуды придавали большое значение сочинению и произнесению похвальных слов и панегириков, а также проповедей. Они сами во время своего пребывания в России сочинили много такого рода речей. Сравнение речей Лихудов с указаниями, которые они дают в своих учебниках риторики, доказывает, что они сами старательно придерживались теоретических рамок и практических правил риторики, соблюдению которых обучали своих студентов. Такое сравнение позволяет получить представление не только о том, какие знания ученики получали от своих наставников, но и о том, какие выступления своих учителей им доводилось слышать.

Первая известная нам речь Лихудов была сочинена Софронием еще в домосковский период. Она была произнесена в декабре 1683 года во время их пребывания в Валахии на пути в Россию. Эта речь, носящая название «Всеобщая радость» (He Koine Chara), представляет собой панегирик в честь валашского князя Щербана Кантакузина (годы правления 1678–1688) по случаю его возвращения с войны661. Она посвящена megalos spatharios (начальнику армии и второму по значению командующему после князя) – племяннику Щербана и его преемнику Константину Брынковяну (годы правления 1688–1714)662. И Щербан, и Брынковяну были известными покровителями религиозных и учебных заведений, и Софроний в своем панегирике не упускает возможности использовать этот факт. Соответственно, данную речь можно интерпретировать не только как выражение благодарности за гостеприимство, оказанное двум братьям в Валахии, но и как попытку заручиться расположением со стороны обоих князей для своего дальнейшего продвижения. Речь была сочинена на демотическом греческом, поскольку валашский двор был многоязычным и греческий использовался там и как придворный язык, и как язык просвещения.