Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

В силу определенных причин и, прежде всего, из-за перспектив дальнейшего трудоустройства приоритеты отдавались техническому образованию. По специальностям, связанным с искусством, в число которых входили музыка, театр, изобразительное и декоративно-прикладное искусство, училось всего 2 % от общего числа русских студентов-эмигрантов, хотя спрос на художественное образование был велик. Но эти 2 % стали нитью, связывающей апатридов не только с родной культурой, но и с таким фундаментальным для русского самосознания институтом, как церковь. Прерывание традиции церковного искусства, написания икон, создания церковной утвари и облачения означало конец самоидентификации – по крайней мере, для первого поколения эмигрантов. Это делало востребованными не только художников – живописцев и графиков, но и иконописцев, мастеров монументально-декоративного и театрального искусства, светского и церковного направления, живописцев по фарфору, модельеров, мастеров кройки и шитья, традиционных художественных ремесел².

Ил. 1. А. Яковлев. Россия. 1920. Сангина. Музей 1930– гг. Булонь-Бианкур. Франция.

Наконец, сосредоточенность русских эмигрантов на «своем» образовании была обусловлена негласным, но принципиальным соперничеством с изгнавшей их родиной, соревнованием «двух Россий», пытающихся доказать миру каждая свою состоятельность. Не удивительно, что вопрос кадров и образования волновал и советскую власть в России: лозунг В.И. Ленина «Учиться, учиться и еще раз учиться» был не менее актуален, чем призыв к учебе русских эмигрантов. «Мы должны иметь смену. И когда большевики исчезнут, а я в этом глубоко убежден, новое поколение придет нам на смену», – вторил советскому вождю Михаил Михайлович Федоров, председатель Центрального комитета по обеспечению высшего образования русского юношества за границей³.

Ил. 5. В русской керамической мастерской. Париж. 1920-е гг. Фото из архива А. А. Корлякова.

И русская эмиграция, и советская власть были заинтересованы в художниках-педагогах. Советская власть делала все, чтобы вернуть из эмиграции известных художников, имеющих опыт педагогической работы. Не случайно с момента возвращения И.Я. Билибина и В.И. Шухаева в Советский Союз им были предложены профессорские должности. В советской России с жадностью (хотя и скрывая это) воспринимался любой рассказ из жизни художников на чужбине, то же происходило и в эмигрантской среде.

Ил. 3. В. Шухаев (в шубе). Справа – В.Ф. Шухаева. Фотография 1920-х гг.

Таким образом, русская эмиграция в зарубежье имела осознанную и обоснованную мотивацию открытия художественно-учебных заведений – школ, студий, институтов, иконописных и учебно-ремесленных мастерских – и имела потребность в художниках-педагогах. Обучение ремеслу и профессиям, связанным с русской культурой, являлось для эмигрантов первостепенной задачей. Владение художественным ремеслом нередко становилось для них единственной возможностью выжить на чужбине. (Ил. 2)

В Париже к 1925 г. собрался весь художественный цвет, главные силы русского зарубежья: А. Яковлев, В. Шухаев, Б. Григорьев, Ф. Малявин, 3. Серебрякова, И. Билибин, М. Добужинский, К. Сомов, Н. Глоба, А. Бенуа, Н. Гончарова, А. Экстер, С. Судейкин, К. Коровин, Н. Милиоти, Б. Анреп и др. Многие из них почти с самого начала эмиграции начинают открывать в своих мастерских школы и учебные классы. Даже те, кто не имел большого педагогического опыта в России, в Париже пытаются заняться репетиторством, [см. цв. ил.]

«Меня поражает за границей энергия русских. – писал в 1928 г. Шухаев. – Вся Россия старая не делала того, что сейчас делают русские за границей»⁴. (Пл. 3) В одном только Париже зарегистрированы и активно работали различные школы и студии, т. н. «кроки», курсы рисунка (пошуара) и композиции, которые вели как крупнейшие русские художники, так и менее значительные, совсем неизвестные в России. Это мастерская школа А. Яковлева и В. Шухаева, просторная мастерская И.Я. Билибина (на бул. Пастер), мастерская Н. Милиоти на ил. Сорбонны., ателье Ф. Малявина, курсы прикладного искусства (Билибина и под руководством Евгения Кононацкого), курсы росписи по фарфору, тканей, моделирования одежды (С. Чехонина, Билинского, С. Делоне, Сегала, Я.Н. Милькина, В.Ф. Кривуца), студия скульптуры Сокольницкого, мастерские народных промыслов М.Ф. Якунчиковой и множество других учебных ремесленных и кустарных мастерских по изготовлению плаката, лубка, рекламы, мозаики. (Ил. 4)

Ил. 4. В русской скульптурной мастерской. Г. Озерецковский позирует. Париж. 1930.

В организованной внуком И.К. Айвазовского М.П. Латри (1875–1941) в 1924 г. керамической мастерской работали только русские (около 30 человек). (Ил. 5)

При Сергиевом подворье в Париже существовала Иконописная школа с курсами иконописи. С начала 1930-х здесь преподавали иконописцы: П.М. Софронов, Г.В. Морозов, П.А. Федоров, их учениками в эмиграции стали Ю.Н. Рейтлингер (сестра Иоанна), Л.А. Успенский, Г.И. Круг и др. В 1939 г. Успенский читал курс иконописания в Русском Богословском институте.