Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

— Не “тебя”, а “вас”, — отдышавшись, надменно поправила его птица. — Называй меня Сова Матвеевна. Спасибо тебе, ты помог: я днем ничего не вижу. Впрочем, я и ночью теперь плохо вижу, постарела, — вздохнула Сова Матвеевна. — Скоро того... Помирать!..

Жалко стало её Парамону:

— Зачем же вы, Сова Матвеевна, днем-то вылетели? — спросил он её участливо.

— Есть хочется. Ночью охота неудачная была. Я и подумала: переменю профессию, стану философом, буду учить птиц, как жить, а они кормить меня станут. Неблагодарные! Только я на пень, как на кафедру, взобралась, речь начала, они и налетели, и слушать не стали... А я ведь хотела с ними мудростью своей поделиться!

— А вы со мной, Сова Матвеевна, поделитесь, — вежливо попросил Парамон.

— Изволь, дружок, — снисходительно ответила Сова. — Задавай вопросы.

— В чём моё предназначенье?

— Что, что? Повтори, я глуховата стала... Раньше лечу и слышу, как мышка в норе пискнет. А теперь не то...

Парамон повторил погромче и ещё другой вопрос задал, о том, что возможно, а что невозможно в этом мире.

— Ох, — повертела головой Сова. — А ты надоедливый. И не лень тебе вопросы задавать?! С каким бы удовольствием я тебя бы съела, Парамон, да отобьешься ты от меня... Рука у тебя есть, а рука — это сила!

— У меня и палка есть, — буркнул Парамон.

— Принес бы ты мне мышку, — попросила она. — Побаловал бы старуху-уху-уху-у! — жалобно заухала она. — Голодаю я!

— Ладно, — пообещал Парамон. — Что-нибудь придумаем!

Только отошел он от дерева с дуплом, как опять услышал, что кузнец где-то вдалеке его зовёт:

— Парамон! Парамошечка!

Он бежал на зов, и тут на него накинулись птицы. Они налетали отовсюду, клевали его в голову, щипали за антенны, тянули за перья хвоста... Видно, с кем-то его перепутали!

Палка, которую вертел над головой Парамон, мало помогала.

А Сова Матвеевна злорадно и громко хохотала и ухала в дупле. Это было особенно обидно.

Парамон в кусты забился. И хоть весь он промок (куст был после дождя весь в прозрачных каплях), но от птиц спрятался.

Сидел Парамон под кустом, боялся вылезать и что-то жалобно бормотал...

Тут его кузнец и нашел.

— Ты с кем разговариваешь? — заглянул он под куст.

Пришлось всё кузнецу рассказать.

— Да, — засмеялся старик, .— дружно они налетели на сову, за все обиды наказать хотели, что от неё натерпелись. Недаром говорят: дружно — не грузно, а один и у каши пропадет! Ты не обижаешься, что я смеюсь? — спросил кузнец.

Парамон ему руку протянул:

— А чего обижаться? Спасибо, что нашел!

И они в знак дружбы крепко пожали друг другу руки.

— Пошли, — сказал старик.— Я тебе дом нашел!

И тут он увидел, что Парамон весь вымок, озяб, и очень устал, и птицы его потрепали. Сердце старика нежностью умылось, он расстегнул ворот рубашки, подхватил Парамона на руки и осторожно сунул его за пазуху, где было тепло, как на печке.

— Отдыхай, грейся, — сказал и посоветовал, — устраивайся поудобнее.

Старик к дому пошел, ритм его шагов убаюкал Парамона, и он, согревшись, уснул.

Одуванчики

Проснулся Парамон от громкой брани, одним глазом он приник к петле на вороте рубашки, как в щелочку заглянул: бранила кузнеца незнакомая старуха, очевидно, это была баба Кланя. Она бранилась, а старик её ещё и подзадоривал: ”Давай, давай! Режь твою правду-матку!”

Мало что понял Парамон из этой брани. Понял только, что обижала она старика разными словами, да ещё понял, что требовала все одуванчики во дворе кузнеца выполоть, а то они, как враги, с его двора к ней на грядки, как разведчики, по-пластунски ползли и ползли.

— Да ты посмотри, как у меня здесь красиво, — растолковывал ей кузнец. — А потом... Первейший закон жизни — беречь и лелеять каждую былинку, в каждой травке весь Космос видеть!...

— Ты что, издеваешься? Сорняки бережешь?! Или в самом деле дурачина? — закричала баба Кланя. — Лодырь! Художник от слова “худо”!

Парамон решил, что пришла пора вступиться за деда. Он высунулся из-за ворота рубахи, сердито взглянул на злую бабу Кланю и сказал:

— Сама дурачина! — и погрозил ей кулачком.

Баба Кланя замерла, потом взвизгнула и побежала прочь, крестясь на ходу.

— Не хулигань! — сказал строго старик-кузнец.

— Больше не буду, — слукавил Парамон и спросил: — А мы уже пришли? А где мой дом?

— Сначала пообедаем...

Прыг! Прыг! Прыг! Отдохнувший за пазухой Парамон легко преодолел три ступеньки крыльца и вкатился на колесе в дом, закружился на своём колесе по полу, да быстро-быстро, как юла.

— Вот как ты умеешь! — кузнец руками всплеснул.

— Сам не знал! Я только что научился!

Баба Дуня вошла, парное молоко принесла, спросила:

— А чем вы бабу Кланю так напугали? Она даже заикаться стала!

— Мы ничего!.. — вместе отозвались кузнец и Парамон.

Баба Дуня птичьего языка не понимала, зато кузнеца, что бы он ни говорил, как бы не отнекивался, насквозь видела:

— Так я тебе и поверила! Признавайся сей же час!

— Она Парамона испугалась, — объяснил старик. — Она меня за одуванчики в моем дворе ругала, а Парамон вступился в защиту...