Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

— Ой, плохо! Как бы не напустила она на Парамошу своего разбойника-кота! Остерегайся, Парамоша, остерегайся милый, — запричитала баба Дуня.

Тут-то Парамон и понял, кто его в колодец загнал: кот-разбойник!

А старик-кузнец достал из сундучка завёрнутую в чистое полотенце толстую книгу:

— Этот “Травник” мне от бабушки моей, Анисьи Егоровны, достался... Вот послушайте, как тут про одуванчик нежно пишется...

Парамон вскочил на стол, подвинулся поближе, увидел: на большом листе — нарисован одуванчик, и был он, как живой...

А на другой странице рассыпаны какие-то черненькие значки. Как ровненько бегут они друг за другом. Зачем? Что они значат?

Рисунок — это понятно: напоминанье о цветке... Зимой, например — кругом снег, а тут, как живой, цветет золотой одуванчик...

И Парамон понял, почему старик так хотел нарисовать тот прекрасный цветок: на мохнатом светло-зеленом стебле — лиловая голова... Чтоб зимой смотреть!

— Слушайте, — сказал старик, — слушайте, как описывает одуванчик старая книга: “... листья его расстилаются по земле, кругом листиков рубежки, и из него на середине стволик, тощий, прекрасен, а цвет у него желт, а как отцветёт, то пух станет шапочкою, а как пух сойдет со стволиков, то станут плешки, а в корне, на листьях и в стволике, как сорвёшь, в них беленько... ” — даже голос у старика прервался: — Как ласково написано, с какой любовью, мы уже так ни про птицу, ни про травинку не скажем... Великая любовь и великое простодушие!

— Правда твоя, Савелий Яковлевич, — загрустила отчего-то баба Дуня.

Только Парамон хотел про черненькие значки в книге спросить, как вдруг у крыльца кто-то громко и весело залаял.

— О! Шарик явился! — обрадовался старик. — Где-то три дня гонял, я уж думал — пропал, а он объявился!

Парамон перебрался на подоконник, в окно выглянул: посреди одуванчиковой поляны стоял и вилял хвостом мохнатый рыжий зверь, и, кажется, он даже улыбался.

— Это Шарик? — спросил Парамон с опаской.

— Шарик. Да ты не бойся, — успокоил его старик-кузнец. — Он добрый, он тебя, если что, защищать будет.

— Ну, я пойду, — сказала баба Дуня. — Вечером я вам еще молочка принесу. А бабы Клани вы опасайтесь! Не показывайся ей, Парамоша, — она погладила его по спине двумя пальцами и ушла.

Парамон в знак прощанья руку высоко поднял: “Привет! Привет!”

— Давай с Шариком знакомиться, — предложил кузнец, аккуратно заворачивая в полотенце большую книгу в старинном кожаном переплёте.

Вот и спрятались и одуванчики, и зверобой, и ромашки, и все-все другие травы и цветы... И черненькие значки, на муравьев похожие, спрятались.

Но когда-нибудь, Парамон решил, он про них все расспросит и узнает, зачем они людям.

Они вышли на крыльцо. Шарик остолбенел и хвост поджал.

— Он что, меня испугался? — с восторгом спросил Парамон.

— Ай, Шарик, как не стыдно, — укорил его старик. — Не бойся Парамона, вы друзьями должны стать!

Шарик лёг на одуванчики и пополз к старику. А Парамон услышал, как он полз и бормотал:

— Да как же его не бояться?! Вон ухо какое большое висит. И рожки торчат на голове. Вдруг он ими бодается? А колесо? Ну, никогда такого не видел! Что это, он руку ко мне протягивает?! — и Шарик зарычал на всякий случай.

Парамон руку отдёрнул, за ногу кузнеца спрятался.

— Э нет, так дело не пойдет! — кузнец сел на ступеньку, на одно колено посадил Парамона, на другое колено привлёк Шарика — одна голова только и поместилась — и сказал:

— Ну, поговорите, заключите договор о дружбе и ненападении, а я пока на солнышке погреюсь.

— Ты кто? — спросил Шарик.

— Я — Парамон.

— Ты злой или добрый?

— Вообще-то добрый, но становлюсь злым, когда на меня нападают, — честно ответил Парамон, вспомнив, как он от стаи птиц отбивался.

— Я не буду на тебя нападать: кто с моим хозяином дружит — тот и мой друг, — завилял хвостом Шарик.

Парамон руку ему протянул. Шарик не мог пожать ее, поэтому лизнул вместо рукопожатия.

— Вот и хорошо, — сказал старик-кузнец. — И всегда дружите! А теперь пошли, Парамон, — я тебе твой дом покажу.

Через одуванчиковую золотую красоту они прошли вниз к ручью.

Старик, оказывается, решил: пусть Парамон его старую баньку занимает — и отдельно будет жить, и в очень близком соседстве.

Глаза боятся, а руки делают

Банька стояла на краю огорода, почти скрытая кустами цветущей бузины, рядом с нею журчал ручей, растекавшийся неподалёку чистым озерком.

Понравилась снаружи банька Парамону, но когда внутрь вошли — ахнул: пыль, паутина, печка потрескалась, чёрная, полок сломан, а окошко маленькое, грязное, совсем света не пропускает...

— Не унывай, Парамон, — подбодрил его кузнец. — Мы здесь такую красоту наведем! Руки-то у нас есть!..

Откуда-то старик ведро и тряпки принес:

— Давай, Парамон, первым делом паутину победим!

— Давай! — соглашался Парамон.

И стало чуть-чуть чище.

— Давай, Парамон, окошко вымоем!

— Давай, дед!

Оконце стало таким прозрачным, что солнце заглядывало в него с превеликим удовольствием.

— Давай, Парамоша, пол мыть!

— Давай, дед!